— Наконец-то завязалось… — бормочет один из испанцев.
— Похоже, это развязка, — отвечает ему другой.
— Разговоры! — обрывает их Аранго.
Больше всего на свете ему хочется уйти в сторону, забиться куда-нибудь в угол, зажмуриться. Но нет, нельзя. Подумав немного, он приказывает Монтаньо и еще троим потихоньку пробраться к пирамиде и вставить кремни в ружейные замки.
— Как-то все же надежней, когда оружие пригодно для боя… — словно о чем-то незначащем, роняет он. — Мало ли что…
— А как с патронами, господин лейтенант?
Аранго колеблется. В приказе особо подчеркивается: караул нести с незаряженными ружьями. Но ведь неизвестно, что происходит. Растерянные лица обступивших его солдат, глядящих на лейтенанта доверчиво и уважительно, хотя кое-кто годится ему в отцы, — странно, что эполет на правом плече может внушать такие чувства, — заставляют его решиться. За своих солдат в ответе он — и не имеет права оставить их среди французов безоружными.
— м, под ружейными козлами, спрятаны восемь ящиков. Вскройте один — только смотрите, чтобы не заметили! — потом возьмите каждый по десятку, спрячьте в патронные сумки… Но не заряжать!
Покуда капрал и прочие идут выполнять приказ, Аранго предпринимает еще кое-какие шаги — посылает двоих артиллеристов к воротам в помощь капралу Алонсо, потому что скопище людей за оградой все громче и злее требует оружия. Сержанту Росендо де ла Ластре велено глаз не спускать с французов и докладывать, даже когда они в сортир ходят. А рядовой Хосе Порталес отправлен на улицу Сан-Бернардо в Главный штаб артиллерии к полковнику Наварро Фалькону с приказом передать на словах, чтобы срочно прислали кого-нибудь из старших офицеров разрешить положение. Потом лейтенант глубоко вздыхает, набирая в легкие столько воздуху, словно собрался броситься в воду, и идет убеждать французского капитана, что все в порядке.
* * *
— Оружие! Оружие! Нам нужно оружие!
В ярости и отчаянье толпа несется по улицам, прилегающим ко дворцу, показывая голые руки, окровавленную одежду, оставляя раненых в воротах и подъездах. С балконов голосят, плачут женщины. Кто прячется, кто, наоборот, вспыхнув праведным гневом, выходит из дому, требуя мести, и общее безумие охватывает город, где слышно только: «Смерть французам!» — а если кто заикнется, что, мол, нет оружия, в ответ звучит: «Есть палки и ножи!» На площади Крус-Верде ватага парней набросилась на сержанта польских улан, квартировавшего неподалеку, ножами и камнями забила его насмерть, а раздетый догола труп повесила за ноги на фонарном столбе на углу улицы Дель-Рольо. И по мере того как по городу, из квартала в квартал, распространяется известие о бойне у дворца, начинается общая охота на французов.
