До Афанасьевского переулка не близко, но ей не хочется брать такси или ехать на автобусе. Лучше идти пешком, чтоб еще полчаса верить, что это ошибка или ложь. Уж очень противное письмо. Оно в левом кармане, а Володино в правом.
И хотя не хочется ни о чем думать и необходимо верить, что это ложь, думается только об этом… Гости ели утку: «А нет ли тут дроби?», «Какой молодец ваш Алексей Пахомыч, совсем молодой!» А возвращаясь домой после ужина, наверно, лицемерно жалели ее и осуждали его. Или, наоборот, его оправдывали, а про нее говорили: «Домашняя хозяйка, узкий кругозор». А разве в Песочный тупик он ездит для расширения кругозора?
Кажется, обида подступает к глазам и к горлу, а это нельзя, потому что ей сейчас откроет жена Телегина и придется с ней разговаривать.
Она звонит. Ей открывает Олег Иваныч и по его лицу Анна Петровна понимает, что все – не ошибка и не ложь.
– Олег Иваныч, я пришла за собаками. – Голос у нее спокойный, но совершенно неестественный, она это чувствует.
Телегин суетится, сперва зовет ее в комнату, потом говорит, что собаки в сарае, надо идти во двор.
Только там света нет, надо бы фонарик или свечу. А то можно и со спичками.
– Можно и со спичками, – соглашается Анна Петровна.
Налька и Дамка вырываются из сарая с таким оголтелым лаем, что кто-то в темноте шарахается в сторону и говорит озлобленно:
– Наплевать на людей, завели кобелей!
Собаки бросаются к Анне Петровне, подпрыгивают, лижут ее в лицо.
Она говорит:
– Сейчас, сейчас пойдем.
– Зачем идти, я довезу вас, Анна Петровна, – мрачновато предлагает Телегин.
Она отказывается, нет, лучше пешком.
– Как хотите, только уж я тогда провожу.
На это она тоже не согласна. Ночь? А кто ее тронет с собаками?
– Да они сами могут делов натворить, за кошкой бросятся.
Олег Иваныч чуть не сказал: «А мне перед Алексеем Пахомычем отвечать», – но понял, что сейчас это сказать ни в коем случае нельзя. И он упрямо повторяет:
– Уж как там хотите, а я провожу.
Они идут по ночным пустынным переулкам, молчат. Время от времени Анна Петровна говорит собакам:
– Тихо, к ноге.
На минуту собаки послушно идут слева, но опять вырываются вперед и натягивают поводок. Олег Иваныч не выдерживает молчания.
– Анна Петровна, небось вы думаете – подлец Телегин! От вас ничего, кроме доброго, не видел, а сам…
– Нет, Олег Иваныч, я ни о чем таком не думаю.
И опять идут молча. В скупо освещенных переулках ни души и только под воротами шепчут и вздыхают, в подъездах тихонько смеются, а за обшарпанной колонной старого особнячка краснеет огонек папиросы. Где-то хлопнула дверь и на середину улицы, под свет фонаря, вышли, обнявшись, двое. Они идут медленно, ее голова у него на плече – смелые от любви, ко всем равнодушные и гордые своим счастьем.
