Незнакомец в красном плаще не был похож ни на кого из них.
Лишь на миг он показал мне свое лицо, но я — планетарный антрополог. Предполагалось, что я составляю этнологическую карту Марса. Я действительно этим занимался и даже чудом сумел получить грант от Земного Университета, где никто не сообразил, как безнадежна эта задача на Марсе с его необозримой историей.
В Барракеше я готовился к годичной экспедиции по изучению племен Верхнего Шана. И тут мимо меня проходит человек с золотистой кожей и не по-марсиански черными глазами, человек, лицо которого не принадлежит ни к одному из известных мне типов. Оно немного напоминало каменные лица фавнов.
— Время идти, Джонросс, — повторил Кардак. Я посмотрел на незнакомца, пьющего свое вино в молчаливом одиночестве.
— Ладно, спрошу у него самого.
Кардак вздохнул:
— Земляне обделены мудростью…
Он повернулся и ушел, оставив меня одного.
Я пересек комнату и подошел к незнакомцу. Очень учтиво на древнем марсианском языке, которым пользуются во всех городах Нижних Каналов, я спросил у него разрешения присесть.
Незнакомец посмотрел мне прямо в глаза своим гневным страдающим взглядом. В нем горели ненависть, презрение и стыд.
— Какого, ты племени, человек?
— Я землянин.
Он повторил это слово с таким видом, будто слышал его раньше и пытается вспомнить, что же оно значит:
— Землянин… Тогда правду разносят ветры пустыни о том, что Марс мертв и люди других миров оставляют следы в его пыли.
Чужак оглядел винный погребок и всех тех, кто не признавал его существования.
— Перемены, — прошептал он. — Смерть и перемены. Ничто не вечно.
Мускулы на лице незнакомца напряглись. Он выпил, и теперь я заметил, что пьет он уже давно — несколько дней, а быть может, и недель. Тихое безумие владело им.
— Почему люди избегают вас? Он засмеялся сухо и горько:
— Только человек с Земли может не знать ответа. Новая, неизвестная раса! — думал я. Я грезил о славе, которая ждет человека, открывшего что-то новое, о Кресле (с большой буквы!) заведующего кафедрой, которое станет моим, если я добавлю еще одну яркую страницу в призрачную мозаику марсианской истории. К тому времени я уже немного перебрал. Кресло мне виделось высотой в милю и из чистого золота.
— Я побывал, наверное, во всех трактирах, какие есть в этой пыльной дыре под названием Барракеш. Везде одно и то же — меня больше нет. — Под тенью капюшона блеснули белые зубы. — Мой народ… они были мудрее. Когда умрет Шандакор, мы все умрем, и не важно, живы ли наши тела.
