Когда я подошел, они перестали хмуриться, и одна из них — та, что помоложе и явно повосприимчивее, — робко мне улыбнулась. Я подавил в себе бешеное желание впечатать ее головой в стену (хотя у меня перед глазами еще долго стояла восхитительная картина, как ее череп раскалывается от удара о шершавый бетон и алая кровь постепенно пропитывает ее золотисто-каштановые волосы, отливающие рыжиной в свете уличных фонарей). И хотя я больше не вижу своего отражения в зеркале, я знаю, как выгляжу. На самом деле ничего особенного. Я никогда не был красавцем. Женщины не млели, глядя на меня. Никто из них не изнывал от желания забраться ко мне в постель. Моя личная жизнь была небогата событиями — у меня были романы, конечно; но они всегда складывались непросто и продолжались недолго, — но теперь, когда я стал вампиром… может быть, это грубо звучит, но вампиры привлекают женщин, как собачье дерьмо привлекает мух. А теперь представьте, каково это, когда женщины буквально вешаются тебе на шею лишь потому, что ты проклят. Они хотят меня даже не потому, что я богат или знаменит. С этим я бы еще как-то справился — во всяком случае, я бы тешился мыслью, что я так или иначе заслужил такое к себе отношение. Но чтобы вот так вот… видеть эти многозначительные призывные улыбки на лицах женщин, которые не удостоили бы меня и взглядом, когда я был живым… Они улыбаются вовсе не мне. Они улыбаются моему проклятию. Для меня это обидно, для них — унизительно. И конца этому нет и не будет.
Я подошел к дому, но для меня это было уже не строение из дерева, камня и кирпичей, мрамора и стекла. Дом казался живым существом. Он пульсировал сгустками жизни, и каждый сгусток бурлящей крови был мне знаком — хорошо знаком, — их запах и ритм, еженощные терзания, постоянные искушения. Алое сияние за тем окном — миссис Уинтер. За другим окном — Анна Беркович и ее племянница Бренда. Мои ощущения обострились. Я безошибочно чувствовал, кто сейчас дома, а кого нет. И еще я почувствовал, что у меня гости.
Она дожидалась меня в коридоре у двери, зябко кутаясь в шубку. Ее пульс еле-еле теплился, застывший и вялый. Но, увидев меня, она ожила, глаза загорелись, бледная кожа порозовела.
Боль в зубах была острой, как нож.
— Что ты здесь делаешь, Кейт? Уже поздно. Сейчас ты должна быть дома, с Тимом. Ты сейчас должна спать.
— Я не могла спать. Не могла оставаться дома. — Она отвела глаза, но потом вновь повернулась ко мне, и в ее взгляде был вызов. Она закусила губу и посмотрела мне прямо в глаза — решительно и непреклонно. Я уже понял, чего мне ждать. Так уже было не раз.
