Кончались грезы, начиналась сознательная жизнь, полная тревог и жестоких испытаний.
Однажды в вечернюю пору, увлекшись беседой, Бестужев и Ахундов долго бродили по улицам Тифлиса. Изредка попадались прохожие. Когда они вышли к широкой и просторной городской площади, показался силуэт горы Давида.
— Там, — сказал Бестужев, показывая в сторону горы, — похоронен Грибоедов. Его звали Александром. И меня тоже зовут Александром.
— Александр Александрович! Почему вы так часто вспоминаете о смерти? Разве вы боитесь ее?
— Нет, дорогой, не смерти боюсь я…
Они стояли рядом. Из-за облаков выглянула молодая светлая луна, своим серебристым сиянием осветила вершину Давида.
— Я не боюсь смерти! — продолжал Бестужев. — Но я знаю, что моя смерть придет здесь, в ваших горах. Одного Александра убила фанатичная толпа, меня убьет свинцовая пуля.
— Вы писатель. Вас любят, вас должны беречь.
— Вы еще молоды, Мирза Фатали, и не знаете, что нас нарочно посылают под пули…
— Кто может желать вашей смерти?
— Царь. Русский царь! Ни одного из нас он не помилует. Все ссыльные обречены на гибель.
Мимо прошла шумная компания тифлисцев.
— В Тифлисе весело… Хороша грузинская ночь. Но мне здесь душно, я ищу и никак не могу найти свою смерть.
— Вам нужно повеселиться.
— По мере сил и возможностей своих я это иногда делаю. — Потом, подумав, добавил: — Кстати, завтра у меня соберутся друзья. Приходите. Будем пить старое кахетинское. Будет и музыка. Хорошо бы послушать восточные песни.
— У меня есть старый знакомый ашуг Саттар. Хороший певец. Хотите, я приду с ним вместе?
— Конечно. Обязательно приходите с ним.
Они попрощались. Бестужев крикнул вслед удаляющемуся Ахундову:
— Не забудьте про ашуга Саттара!
На следующий день, как только кончились служебные занятия, у Бестужева собрались гости. Вместе с Ахундовым пришел и ашуг.
Веселье было в разгаре. О горькой, обездоленной страдальческой жизни пел Саттар, глухо раздавались звуки бубна, жалобно стонала кеманча.
В окружении своих друзей, рядом с Ахундовым, любовно положив руки на плечи соседей, сидел Бестужев. В глазах его была печаль, на устах — невысказанная жалоба. Пламя камина бросало яркий свет на лица. А песня все лилась.
Рядом с Саттаром — слепой кеманчист-армянин. Забывшись, в полудремоте бьет в свой бубен юный азербайджанец.
Когда Саттар кончил песнь, на мгновение воцарилась глубокая тишина. Все молчали, как будто находились в священном храме.
Наконец раздался гром рукоплесканий. Низко поклонились гостям Саттар и музыканты. Денщик поспешно обходил всех, разливая вино в бокалы. Бестужев в приподнятом настроении громко сказал денщику:
