Как рассказывает Москаленко, в антракте все руководители вышли в какую-то особую комнату, и там Круглов и Серов начали жаловаться на Москаленко за то, что он, мол, мешает им вести следствие, прячет от них арестованного и не позволяет с ним увидеться, чтобы снять показания. В ответ на это Москаленко заявил:
— Я не юрист и не чекист, как правильно и как неправильно обращаться с Берией я не знаю. Я воин и коммунист. Вы мне сказали, что Берия — враг нашей партии и народа. Поэтому все мы, в том числе и я, относимся к нему как к врагу. Но мы ничего плохого к нему не допускаем. (Хотя для жалобщиков было досаднее, что не допускают к нему не «ничего», а «никого» — то есть их самих.) Если я в чем и не прав, подскажите, и я исправлю.
Но Москаленко был во всем прав, и Хрущеву с Маленковым это было известно как никому другому, а потому они тут же оправдали его действия и сказали, что следствие будет вести новый Генеральный прокурор Р. А. Руденко, и Москаленко может в этом тоже участвовать (хотя просили-то этого как раз жаловавшиеся на него Круглов и Серов!).
Круглова и Серова отправили из театра восвояси, «а мне, — вспоминал впоследствии Москаленко, — предложили сесть за стол и выпить рюмку вина за хорошую, успешную и, как сказал Маленков, чистую работу».
Однако, при всей чистоте проделанной Москаленко «работы», извещать население об аресте Берии власти не торопились. Они, как пишет в упомянутой выше книге Н. Рубин, «и раньше не баловали вниманием привычных ко всему советских граждан, но на этот раз пауза оказалась очень уж продолжительной. Только 10 июля, то есть спустя две недели. Появилось правительственное сообщение, согласно которому «на днях» (без указания даты) состоялся Пленум ЦК КПСС, заслушавший и обсудивший доклад Маленкова, сделанный от имени Президиума ЦК. Из сообщения следовало, что в этом докладе говорилось «о преступных антипартийных и антигосударственных действиях Л. П. Берии, направленных на подрыв советского государства в интересах иностранного капитала...» Сообщалось также о решении исключить Берию «как врага партии и народа» из рядов КПСС (естественно, лишив его при этом всех занимаемых постов) и передать «дело о его преступных действиях» на рассмотрение Верховного суда СССР».
Столь длительная задержка с опубликованием информации, говорит Н. Рубин, «невольно вызывает подозрение, что в данном случае произошло нечто экстраординарное, требующее исключительно тщательного «оформления», — вот вам и искомые две недели! Если исходить из того, что Берия 26 июня был убит, то — при каких бы обстоятельствах это ни произошло — свидетелей, конечно, оставалось немало. Равно как и «антисвидетелей», то есть тех руководителей партии и государства, генералов и полковников, прочих лиц, которым вскоре суждено будет стать участниками мифа о «разоблачении» Берии. Ведь если все они отлично знали, что ничего этого не было, то, следовательно, необходимо было сверхтщательно «проинструктировать» каждого (правильнее, видимо, было бы сказать: друг друга), чтобы легенда была прочной, надежной и ни у кого не вызывала сомнений. Тут, пожалуй, и двух недель могло не хватить.
