И вообще, как пишут многие знавшие Москаленко по совместной службе, на фронте было хорошо известно всем о его личном бесстрашии и способности к немедленным активным действиям. Сам Сталин называл его за это «генаралом наступления».)
...В силу загруженности учебой (а также из-за обрушившейся на меня пестроты столичной жизни), во время пребывания в институте мое увлечение литературой отодвинулось на второй план. Я даже в институтской стенгазете не участвовал, хотя и сочинял время от времени потешавшие друзей припевки про однокурсников: «Железный Феликс есть у нас — такой же пидор, как и Стас, а Гена Чобанян — хитрее всех армян», — ну и в таком же духе про всю институтскую общагу (которая, кстати сказать, имела официальное название «Дом Горняка»).
Опять возвратился к стихам я уже только в Донбассе, куда вернулся три года спустя, вылетев из института за «академическую неуспеваемость», заключавшуюся в несдаче зачетов по физкультуре, на которую я не ходил целых два курса, но что обнаружилось только под конец третьего. Собственно, в начале первого курса я было попробовал заниматься спортом, как остальные, но, пробежав пару кроссов, всколыхнул себе под пробитым батиным молотком черепом такую боль, что перестал и думать о подобных опытах. Показав преподавателю военный билет, где вследствие этой травмы мне была вписана четкая запись: «в мирное время не годен, в военное годен к нестроевой» и стояла соответствующая статья, я с полным правом перестал посещать уроки физподготовки и использовал это время для других, более важных дел — пил пиво в прилегающем к институту Парке культуры и отдыха имени А. М. Горького или готовился к каким-нибудь семинарам и коллоквиумам в какой-нибудь из пустующих аудиторий. И вдруг под конец третьего курса выплыло, что у меня нет ни одного зачета по физре! И началось та-ако-о-ое-е...
Я тыкал всем в нос свой военный билет, лепетал что-то про сотрясение мозга, но никто меня не хотел и слышать. Я говорил, что не могу пробежать и ста метров, чтобы потом не страдать от головных болей, а мне говорили, что надо сдать все пропущенные нормативы и отработать все кроссы за прошедшие два года, от одной мысли о чем у меня сразу же темнело в глазах.
Само собой, что встал вопрос о моем отчислении.
— Да что ты, в конце концов, телишься? — не выдержал, глядя на все это, один мой шебутной институтский приятель, которому я как-то проговорился о своем родстве с Москаленко. — Немедленно езжай к своему деду и расскажи обо всем случившемся.
