Байка первая
Превратности Судьбы: «Зенит» и портвейн — близнецы братья…
Я проснулся в предрассветный час. Было достаточно холодно — солнышко всё ещё дремало где-то, за линией горизонта. Но кромешная тьма уже отступила, вокруг безраздельно царила серая дрожащая мгла. Редкие клочья тумана задумчиво оседали на ветвях деревьев каплями воды. Заброшенный сад казался ужасно древним и таинственным. Где-то рядом шумели волны, ненавязчиво соприкасаясь с каменистым берегом — это старушка-Нева напоминала о своём существовании. И как это меня занесло сюда?
Так бывает — просыпаешься, и долго не можешь понять — где ты, как попал сюда, зачем?
А потом, когда память возвращается, закономерно приходит другой, гораздо более важный и трудный вопрос:
— А что, собственно, дальше то будет?
1980-ый год был богат на события — московская Олимпиада, умер Владимир Семёнович, я окончил школу.
Выпускной вечер, утреннее похмелье — пора задуматься о поступлении в ВУЗ.
До пятого класса семья жила в Ленинграде, а потом родители «завербовались на Севера», так что школу я заканчивал на Кольском полуострове, в заштатном посёлке городского типа — папа с мамой уезжать до пенсии с Северов не собирались.
Как бы там ни было — пора возвращаться на историческую Родину, где остались малогабаритная трёхкомнатная квартира и добрая старенькая бабушка.
Бабушка встретила внука с распростертыми объятиями, долго вертела во все стороны, приговаривая:
— А худенький то какой, да и росточком не вышел. А войны то и не было. Что ж так? Это всё Север ваш. Солнца нет, витаминов нет.
Чего это — «росточком не вышел»? Целых сто шестьдесят три сантиметра. А что худой — так это всё из за спорта — как-никак — чемпион Мурманской области по дзюдо — среди старших юношей, в весе до 48- ми килограммов.
Бабушка возражений не принимала, и стала один раз в два дня ходить за разливным молоком, к колхозной цистерне, каждое утро появлявшейся возле нашего дома.
— Пей, внучок, пей молочко. Оно полезное. Глядишь — и подрастёшь ещё немного.
Внучок не спорил, и молоко пил исправно.
Куда поступать — особого вопроса не было. Естественно, туда — где пахнет романтикой. В те времена это было очень даже естественно и логично — тем более что представители профессий романтических получали тогда очень даже приличные деньги.
Любой лётчик, моряк, геолог зарабатывал в разы больше, чем какой-нибудь среднестатистический инженер на столичном предприятии.
И считалось где-то совершенно обыденным — лет до сорока пяти «половить романтики» где ни будь в краях дальних, денег меж тем заработать, да и осесть ближе к старости в каком-нибудь крупном городе на непыльной должности, а по выходным — свои шесть соток с усердием вспахивать.
