Между тем, 13 марта в Кострому прибыли соборные посланцы. На другой день, в достопамятный день 14 марта, с раннего утра все улицы Костромы были покрыты многочисленными толпами народа. С крестным ходом шли соборные послы в Ипатьевский монастырь, к юному избраннику, на коем покоились теперь все надежды многострадальной родной земли. Там, где река Кострома впадает в Волгу, к крестному ходу присоединилось костромское духовенство с чудотворною Феодоровскою иконою Богоматери. Когда торжественное шествие приблизилось к святым вратам обители, оттуда скромно вышел навстречу ему Михаил Феодорович с своею старицею-матерью. Шествие остановилось. Низко поклонились московские послы будущему Государю и объявили ему, зачем присланы. «С великим огорчением и слезами», — как говорит летописец, — он отвечал послам, что Государем быть он не хочет, а мать его Марфа Иоанновна прибавила, что она не даст сыну на то родительского своего благословения. И оба они хотели удалиться в свои палаты. Немалого труда стоило послам упросить их — войти с ними в соборную церковь Пресвятыя Троицы. Здесь подали им от Собора грамоты и стали бить челом Михаилу: «сжалиться над остатком рода христианского, не презреть всенародного слезного рыдания, принять многорасхищенное от врагов царство Российское под свою высокую десницу Государеву и пожаловать на свой царский престол в стольный град Москву».
Но юный Михаил и слышать о том не хотел; а мать его говорила послам, что «сын ее еще не в совершенных летах, а русские всяких чинов люди измалодушествовались и прежним Государям не прямо служили; тут и прирожденному Государю трудно с ними справиться, а что будет делать с ними ее сын — несовершеннолетний юноша?»
Указывала Марфа и на то, что «Московское государство теперь в конец разорено, что будущему Царю нечем будет и своих служилых людей пожаловать, и противу своих недругов стоять. Да к тому ж и отец его, Михаилов, Митрополит Филарет теперь в плену у короля в Литве, в большом утеснении, и как сведает король, что сын его на Москве Государем стал, то сейчас же над ним велит сделать какое-либо зло».
Долго говорила старица Марфа; со слезами на глазах послы ее слушали, а когда она умолкла, стали снова бить челом Михаилу Феодоровичу, умоляя его, чтоб «соборного моленья всей Русской земли он не презрил, что выбрали его по Божию изволению, а не по его желанию, что так положил Бог на сердце всем от малого до велика на Москве и во всех городах».
