…В двери, видимо, снова ударил камень — бронза глухо звякнула в ответ. Снаружи донеслись визг, вой и хохот. Аммару стало интересно, кто празднует попущение Всевышнего во дворе Звездочета. У взбешенного самийа наверняка подобралась многочисленная свита. Впрочем, если они кидаются камнями в двери масджид, во дворе Старой Ивы тоже резвится нечисть.
Все правильно: позади — покрытые знаками отсечения пути стены укреплений, справа — дом Яхъи, слева — Новый фонтан, впереди — выход из масджид. Четыре ступени вниз, а дальше — восемнадцать зира коридора между каменных стен. И еще две ступени — спуск во двор Старой Ивы. За ним снова стены, опечатанные магами, и арка ворот — тоже облепленная колдовскими бумажками, — выходящих на Двор Приемов. Еще восемь ступеней вниз, на которых сейчас дрожит от ужаса стража. Впрочем, тем, кто несет дозор на стене за масджид, тоже сейчас несладко. И им как раз видно все, что происходит и на Дворе Звездочета, и на Дворе Ивы — со стен обе площадки, уступами следующие друг за другом, просматриваются как на ладони.
— Амма-а-ар… — ласково позвали с той стороны. — Ты так боишься меня?
Как и предупреждал аураннец, от мягкого голоса его отделяли три печати Али: над брозовыми двойными дверями входа в масджид, перед четырьмя ступенями лестницы не по росту человеку — и перед входом в каменный коридор. Трижды разделенный письменами куфи круг, и в каждой из частей свернувшаяся каменная вязь повторяла: Али, Али, Али. Отсекаю путь всякой злой воле, и всякому злому намерению, и всякому волшебству я отсекаю путь — да совершится здесь лишь воля Всевышнего.
Нерегиль бесился у первой черты.
Впрочем, Аммар бы не поручился, что зовет именно самийа.
Этот голос, и тот, что он услышал в вечерних дождливых сумерках ушедшего дня, отличались как серый верблюд от белого. Этим вечером перед масджид раздались безобразные вопли, в которых не разобрать было ни одного человеческого слова, нечеловеческие, потусторонние в своей слепой, нерассуждающей ярости. "Ненавижу, ненавижу, ненавижу тебя, человечек". Ангел, ага. Маги-самийа многозначительно переглянулись, развели руками и развернулись к Аммару одновременно — как куклы в спектакле раечника. "Мы будем ждать исхода третьей ночи". Поклонившись, они удалились в черноту киблы — под золотой стрелой, указывающей направление молитвы, за стены масджид уводил тайный ход. Заскрипели, распахиваясь, наружные двери, вошел мокрый и несчастный Яхья.
