Однако, как видно, Всевышний не отнял своей руки от умной головы Кассима — и теперь ему на помощь летели защитники. Как нерегиль собирался отбить Джунайда, да еще и овладеть столицей Умейядов, оставалось покрыто мраком тайны. Но Аммару было интересно: если замысел Тарика осуществится, как улемы объяснят сей головоломный казус — праведного шейха суфиев спасли от рук лицемеров неверные язычники и повелитель верующих.
От души расхохотавшись над этой мыслью, Аммар отдал приказ готовиться к рейду на Куртубу.
Еще день спустя
Над городским холмом садилось солнце — по небу разлилось мягкое желто-апельсиновое сияние.
С возвышения открывался прекрасный вид на аль-кассабу Куртубы — на все три стены города, запирающие пути в кварталы рабата, медины и Верхнего двора. Мощные прямоугольные выступы башен, казалось, заливала горячая медь. Над тяжелым поясом третьей городской стены чернелась в закатном небе треугольная крыша и узкие выступы балконов Башни Факела — в ней находились покои главы рода Умейя. И, конечно, даже отсюда, из далекого предместья, глаз ясно различал гордый очерк высоченной прямоугольной башни минарета — и далеко отнесенную от него громаду купола Пятничной мечети. Ее огромный четырехугольник скрывали стены и плоские крыши крепостных башен, но даже издалека, даже скрытое от глаза, здание намекало на свой невообразимый размер — минарет и купол разделяло приличное расстояние. Неудивительно: длина стены масджид, говорили люди, равняется ста пятидесяти зира.[11]
Нижний пояс укреплений выдвигал в сады предместий тяжелые кубы опорных башен. К ним примыкали башенки повыше и постройнее, увенчанные треугольными крышами. В них глаз еще мог различить черные узкие прорези — ворота Куртубы не отличались шириной. Рассказывали, что навьюченный верблюд может пройти лишь в пять из восьми ворот города: в трое из четырех, ведущих в рабат, и в двое из трех, что открывали путь в медину. Ну а в Верхний двор и подавно не вел ни один проход нужной ширины и высоты, так что купцам приходилось развьючивать верблюдов в караван-сараях у стен рабата и везти товары во дворцы верхних кварталов на ишаках и мулах.
Воистину, тот, кто озаботился устройством кладбища на этом пологом, поросшем кипарисами склоне тоже был очарован открывающимся с холма видом. Впрочем, к закату кладбище опустело: среди покосившихся и стоявших прямо узких тесаных камней, отмечающих могилы, не видать было ни души. Сторож ушел в свой домик у кладбищенской стены, и развел там огонь в очаге — над серой глинобитной стеной уже поднимался дымок.
