Мне снился сон. Я маленькая, лет двух или трех, рисую на стене маминой помадой большое красивое солнце. Обои желтые, новые, чистые, только после ремонта, а солнце круглое, красное, горячее…
Бить меня не били, но мама громко кричала, сверкая глазами и заламывая руки. Я рыдала, еще не в силах найти слов для объяснения своего поступка. Обида и непонимание душили мне горло. Вдруг кто-то большой и сильный, во сне я не вижу его лица, подхватывает меня на руки и уносит от мамы. Я сижу у него на коленях и уже не реву, а только всхлипываю тройным детским всхлипом, а он гладит меня по голове: «Не бойся, я с тобой».
Я рассказала маме свой сон, а она неожиданно заплакала.
— Мама, что случилось? — спросила я.
— Грешна я перед тобой, Маша, прости меня.
— Что ты мам, о чем ты?
— Это был не сон, — сказала она, — это к тебе приходили воспоминания.
— Какие воспоминания? Ты шутишь. Я не знаю того большого мужика, который мне снился.
— Это был твой отец.
— Да нет же, он совсем не похож на папу.
— Ты была маленькая и все забыла. А потом вспомнила, как бы во сне. Это был твой настоящий отец. Я ушла от него, когда тебе было два года.
Я молчала. Мама стояла ко мне спиной и вытирала лицо фартуком.
— Значит, мой папа — не мой папа? — глупо спросила я.
— Значит, так.
— И ты все это время молчала?
— Прости меня, Маша. Я хотела как лучше. Ты была такая маленькая, не хотелось тебя травмировать.
— А отец, ну тот, настоящий, он что, все это время не хотел меня видеть?
— Я не знаю… Может быть, и хотел. Но он жил в Москве, а мы в Казахстане. А потом он умер. Очень скоро. В тот год, когда ты так сильно болела.
— Ты любила его?
— Любила.
— А как же папа? Верней, отчим?
— Его я любила сильнее.
Мы снова замолчали.
А потом я спросила:
— Мама, а как же мне теперь жить?
— Прости меня, Маша, если сможешь. Я думала, что ради любви все можно, все простится, все забудется. А сейчас думаю: а может, мне любовь за грехи была дана. Может, она и не награда вовсе, а наказание?
В грустных и не продуктивных воспоминаниях я провела полдня, бестолково слоняясь из кухни в комнату и обратно. Надо занять себя чем-то нужным и полезным, и тогда мыслей станет меньше. Они правильным журавлиным косяком улетят на юг или в какую-нибудь другую, не менее комфортную сторону света, где им свободно дышится и живется.
Я порылась по шкафам, набрала там вещичек для стирки, отнесла все в ванную и закинула в машину. Достала пылесос, прошлась по ковру и по мебели, потом по полу и зачем-то по шторам, которые хоть и сопротивлялись, но все равно периодически всасывались в пылесос и нещадно меня нервировали. Провела полиролью по мебели, влажной тряпкой по полу, вынесла мусор, полила цветы, почистила унитаз, плиту, раковину, убрала зимнюю обувь, достала весенне-летнюю, повесила на балкон шубу, вынула из шляпной коробки коллекцию из двадцати четырех шелковых платков, полюбовалась, спрятала ненужные, оставила те, что непременно буду носить, и усталая, но довольная пошла на кухню жарить себе яичницу.
