Отчего люди не летают, как птицы?
Никита, как мы и договаривались, ждал меня у выхода метро. Заглотив побольше воздуха и шагнув к нему навстречу, я как-то сразу пришла в себя и успокоилась.
— Привет.
— Привет.
— Давно ждешь?
— Только покурить успел.
Мы стояли и смотрели друг на друга, будто что-то припоминая.
Очень хорошо, думала я, ничего не чувствую, ни капельки не страшно. Очень все замечательно.
Никита, как будто спохватившись, вдруг обнял меня и поцеловал в щеку.
— Ну что, пойдем? Тут недалеко.
Мы перешли улицу и свернули в подворотню, каких в центре видимо-невидимо. В двух шагах от парадных особняков и респектабельных офисов ютились и прятались в собственную серость старые дореволюционные постройки, никогда не знавшие ремонта и уже не надеющиеся на него. Не верилось, что в этих домах еще кто-то живет, но цветы на подоконниках низких тусклых окон выдавали присутствие людей, и редкие кошки выпрыгивали из подвалов сытые и довольные после плодотворной охоты на крыс.
Мы шли молча и сосредоточенно, как подпольщики.
— Далеко еще? — спросила я, чтобы прервать молчание.
— Да мы почти пришли, — ответил Никита.
И действительно, как мы неожиданно нырнули в подворотню, так мы из нее и вынырнули на свет божий ловко и легко.
— Вот дом, который построил Джек, в котором я живу, — сказал Никита и, взяв меня за руку, повел внутрь двора. — Осторожно, здесь всюду ремонт, и надо ходить только проторенными тропами.
— Какой красивый дом, — восхитилась я.
На самом деле дом был как дом, только ближе к верхним этажам, прилегая к окнам, выделялась белая осыпающаяся лепнина: виноград, птицы, цветы…
— Дом как дом, только на последних этажах мастерские.
— Какие мастерские?
— Мастерские художников.
— Я думала, что ты архитектор.
— А я и то и другое. Только архитектурой я на жизнь зарабатываю, а картины пишу просто так, для души.
Мы поднялись на последний шестой этаж, где на площадке была всего одна дверь.
— Заходи и постой минуточку, я только свет включу: в прихожей лампочка перегорела, а у меня до всего руки не доходят.
Я застыла в недвижимости, а Никита пропал в темноте. Послышался какой-то посудный грохот, чертыханье, и сразу появился первый свет. Потом еще и еще, и постепенно стали выступать из темноты куски большой необыкновенной квартиры.
— Проходи, — позвал меня Никита, — теперь можно.
Я вошла и остановилась посередине большой комнаты, не зная, куда деть руки. Почему-то это меня очень занимало. Я помялась-помялась и, за неимением лучшего, засунула их в карманы шубы.
