Но сегодня она не успокоила меня, а, напротив, подогрела во мне все мои опасения и тревоги.
Что вообще происходит? Где я нахожусь? В начале или в конце? В какой фазе отношений, в каком периоде, на какой амплитуде? К чему мне готовиться, чего ждать?
Сначала были шуточные, но так похожие на всамделишные предложения руки и сердца, потом мы готовились жить вместе долго и счастливо и умереть в один день, потом я представляла себя матерью-героиней с подвешенной к шее банановой гроздью разновеликих, разномастных и разнополых детей. А что мы имеем на сегодня? «Выходи из машины», «Не надейся на будущее», «Брошу, но не сейчас». Что еще готовит нам день грядущий? Казнь с отсрочкой исполнения?
Чего я испугалась, чего нафантазировала, что притянула к себе за уши? Чем плох, используя Юлькину терминологию, мой пряник? Или кнута захотелось? Или не бывает пряника без кнута? Еще острее получается, ярче.
Наденьте мне на запястья железные браслеты, защелкните их в изголовье громадной кровати, снимите с меня кожаное черное белье и любите меня до крика, до крови, до смерти. Пытайте меня, мучайте, наслаждайтесь. Все вытерплю, все вынесу, все приму от вас с болью и радостью. Гордой Мане все нипочем. Все — между радостью и болью.
Во вторник Никита пропал. Я не сразу это поняла, но именно со вторника он перестал мне звонить. Ближе к выходным я забеспокоилась. Никогда раньше он не давал знать о себе так долго. Я звонила ему на мобильный, но номер был заблокирован. Я съездила к нему в мастерскую, но и там его не было. В воскресенье я, насмерть перепуганная, позвонила Антону.
— Не берите в голову, Машенька, — сказал мне Антон, — с ним такое бывает. Погуляет немного, проголодается и вернется.
— А «немного» — это сколько? — поинтересовалась я.
— Вот тут я не смогу вам ответить ничего определенного. Может быть, неделю, может быть, месяц…
— Или год?
— Ну что вы! — засмеялся Антон. — Больной не так плох, и будем надеяться на лучшее.
— Почему вы смеетесь, Антон? Чему здесь радоваться? — спросила я, чуть не плача.
— Что вы, Машенька, я вовсе не смеюсь. Это у меня нервное. Обещаю вам: как только он появится, я сам задушу его собственными руками.
— Я буду участвовать.
— Вот и хорошо, вот и договорились! Не берите, в самом деле, в голову. Помните, я вас предупреждал… Он такой, он странный, он очень талантливый. И ему порой просто необходимо побыть одному, наедине со своими мыслями, наедине с самим собой. Потребность у него такая. Как болезнь. Ничего не поделаешь.
