Пинета натянул брюки, послушно сел к столу и взял в руки карандаш.
- Пишите, - сказал Барабан. - Дорогая моя старушка... - Как ее зовут?
- Марья Александровна.
- Тогда лучше так: дорогая Марья Александровна! Я уезжаю на шесть-семь дней в провинцию. Не беспокойтесь за мое отсутствие. До свиданья. Ваш Пинета. - Написали?
Пинета повернулся к нему, чуть-чуть улыбаясь.
- Ну, написал.
- Теперь, пожалуйста, укладывайте ваш чемодан и торопитесь, честное слово!
Пинета немного подумал, звонко хлопнул себя по лбу и чему-то рассмеялся.
- Так вот оно в чем дело!
Он вытащил из-под кровати корзину, бросил в нее подушку, одеяло, полфунта махорки, несколько карандашей и алюминиевое лекало, - это было все, что у него осталось.
- Очень любопытно, в самом деле, - сказал он, надевая серую блузу, запачканную краской, - как это вы так ловко догадались о моей специальности?
Барин хмуро посмотрел на него и указал на дверь рукою, вооруженной револьвером.
- Идите.
Они спустились по лестнице и вышли на улицу. Под ногами хрустел осенний лед на подмерзших лужах. Растерянная луна, как поплавок, ныряла в косматых облаках.
За углом стоял автомобиль, и Барабан сказал, прикрывая за собою дверцу:
- Это дело стоит работы. Ого, это дело большого масштаба!
Первое время они ехали молча. С 10-й линии Васильевского острова автомобиль повернул на Университетскую набережную и, глотая торцы, помчался к Биржевому мосту.
Барин вертел в руках папироску; Пинета уставился на него.
- Я забыл дома папиросы, - сказал он, заложив ногу на ногу. - Я надеюсь, что в том месте, куда вы меня везете, я найду достаточное количество папирос?
Барин вытащил из кармана золотой портсигар, на котором толпились монограммы, эмалевые слоны, мухи, и молча протянул его Пинете.
Пинета закурил, пощелкал языком и понюхал дым.
- Ничего себе. Я, впрочем, предпочитаю южные табаки.
- Ага, - равнодушно ответил Сашка Барин.
Автомобиль оставил за собой Биржевой мост, свернул на Александровский проспект и полетел по проспекту Карла Либкнехта.
Под разбросанным светом луны, которая металась в облаках, не зная куда деваться, вставали рядом с деревянными домишками, более приличными уездным городам, пустыри, почерневшая зелень и огромные серые стены домов, каждая с каким-нибудь одним узким окном, которое светилось высоко, под самой крышей.
Барабан приподнялся и задвинул маленькие занавески на окнах. Полоски света, проскользнувшие сквозь щели, пробежали по груди и ногам Пинеты.
