II.
Был второй час ночи. Пинета спал, уткнувшись лицом в подушку и по-детски свернувшись в клубочек.
Он чуть слышно посапывал и спал спокойно, хотя уже неделю ничего не ел, кроме хлеба, который уже не рассыпался на ладони от неудачной примеси и международной блокады.
Этот хлеб он получил от булочника на Петроградской стороне за то, что нарисовал ему вместо вывески большую французскую булку, которая вышла такой пышной, что так и хотелось ткнуть ее пальцем.
Последнее время он только тем и зарабатывал, что рисовал вывески для мелких лавочников на Петроградской стороне и Васильевском острове. Но с каждым днем заказы таяли.
Республика, вместо того, чтобы помочь Пинете, обложила вывески особым налогом, и французская булка, нарисованная неделю тому назад, была его последней работой. Он съел эту последнюю булку и спал, уткнувшись лицом в подушку и по-детски свернувшись в клубочек.
Ему приснилась отличная рисовая каша с маслом; каша пыхтела и лопалась, и каждая дырочка тотчас же наполнялась прозрачным маслом. Он облизнулся и открыл уже было рот, но в эту самую минуту кто-то открыл дверь его комнаты и зажег спичку.
Спичка вспыхнула и погасла.
Пинета вздохнул во сне, открыл глаза и приподнялся на локте.
- Одну минуту, - сказал человек, открывший дверь.
Новая спичка вспыхнула, осветила снизу небритый подбородок и погасла.
- А, чорт! - сказал человек с небритым подбородком. - Сашка, зажги же одну спичку, не горит!
- В чем дело?
Кроме изодранных брюк, рубахи, которую не на что было сменить, старых полотен и алюминиевого лекала, сохранившегося от того времени, когда Пинета был в институте гражданских инженеров, ему нечего было терять. Поэтому он нисколько не испугался, зевнул и сел на постели.
Вошедший зажег, наконец, спичку, отыскал электрический выключатель и повернул стерженек: лампочка не загорелась.
- Там лампочки нет, - объяснил Пинета, - да вы скажите толком, что вам нужно?
- Фонарь остался в машине, - сказал с досадой второй человек, тот, которого называли Сашкой; он каждую минуту зажигал новую спичку и она горела до тех пор, пока не начинала жечь пальцы.
- Сашка, сходи за фонарем, - сказал первый. - Не беспокойтесь, инженер, мы пришли к вам по делу.
- Обыск, - подумал Пинета, - или воры. Вернее обыск.
Он совсем успокоился, еще раз потянулся и сбросил одеяло на пол.
Дверь снова отворилась, и при свете фонаря Пинета, наконец, рассмотрел своих посетителей.
Первый был толстый еврей, небольшого роста. У него были пухлые губы и брезгливый еврейский нос; на голове сидела кожаная фуражка, сплющенная в блин. Такие фуражки носили когда-то в западных губерниях евреи-рыбники. И в самом деле, от него как будто пахло немного свежей рыбой.
