Радуясь, что покинула предмет величайшего своего инстинктивного отвращения – одр болезни, она долгими глотками вдыхала лето, которое в Париже так рано увядает. Бутон чайной розы, приколотый к отвороту её жакета, уже немного обмяк. «Это роза Марианны». Далекая от мысли выбросить цветок, она прижала его рукой, как добычу. Два-три раза она с какой-то ненасытностью принималась вспоминать только что миновавшие два часа в запретной зоне. Но мудро решила отложить их разбор. «Разберусь с этим дома». Мужчины оглядывали её от белокуро-бежевого затылка до поношенных туфель, и она останавливалась у каждой витрины обувного магазина. «А скоро придёт очередь перчаток», – вздохнула она. И укрылась от искушений в автобусе.
Маленький дребезжащий лифт, халтурная лестница с постоянно осыпающейся штукатуркой вызвали у неё порыв дружеского чувства, словно она вернулась после долгой разлуки. В студии она по внезапному вдохновению переставила мебель. Потом включила утюг, застелила кухонный стол и принялась за дело. Платье из чёрного креп-марокена, которое она носила по вечерам, подверглось обработке утюгом, раствором нашатыря и глицериновой водой на локтях и бёдрах, грозивших залосниться. Костюм цвета морской волны с четырьмя кармашками в тусклых красных и синих блёстках удостоился не менее тщательных забот, после чего Жюли намылила блузку, две пары трикотажных трусиков и шёлковые чулки. Её прервал тройной звонок. Она пошла открывать, не снимая рабочего халата, и провела гостя в кухню.
– Ты уже здесь, Коко, – это сколько же, значит, времени?
– Пять часов.
– Уже!
– А ты не могла сказать – «наконец»?
– Как видишь, мне было чем заняться; день быстро прошёл.
– Везёт же тебе.
– Да?
Она с весёлым презрением взглянула на этого молодого человека, который всерьёз считал её везучей.
– Если хочешь, подожди меня в студии.
– А можно здесь?
– Ты мне не мешаешь. Садись на табурет госпожи Сабрие. Управлюсь минут за десять.
Она вернулась к своим трудам, закатала постирушки в мокрое полотенце, загладила складки на юбке, переобулась, что-то подшила. Коко Ватар ловил глазами каждое её движение. С тех пор как он пришёл, она привнесла в свою деятельность несколько оскорбительную кропотливость, умащая обувь кремом, орудуя бархоткой неуловимо-быстрыми взмахами…
– Тебе интересно? – спросила она. Он не отвёл ясных глаз.
– Да, – сказал он сдержанно. – Никто не умеет работать так, как ты. Если б мои красильщицы так работали… У тебя есть шик и сноровка. Я хотел бы всегда смотреть, как ты работаешь.
