– Кто это заказал ветчину, Эрбер? Мне не надо. Эспиван равнодушно отмахнулся.
– Марианна, конечно… А ты больше ничего не хочешь?
– Нет, спасибо… Но Марианне, значит, известно, что я…
– Что ты беспокоишься? Не утомляй меня. Солнечный луч скользил по сверкающему серебру, Эрбер взял в руку самый роскошный персик, украшенный собственным живым зелёным листком.
– Какая красота… – вздохнул он. – Возьми этот. Ты так и пьёшь кофе с фруктами?
Жюли не ожидала этого напоминания об их совместной жизни. Она покраснела, выпила шампанского и вновь обрела хладнокровие.
– Какой красивый стол! – сказала она. – А вишни! Дай мне немного во всё это поиграть. Не обращай на меня внимания. Тебе не надо что-нибудь принять, какое-нибудь лекарство?
Эспиван, разломив персик, оставил его на тарелке. Взял несколько вишен, поднял к яркому лучу:
– Смотри, какая нежная мякоть, даже косточки просвечивают. Чем я, в сущности, обладал? Разве всё, что мне придётся покинуть, не сводится к…
Он выронил ягоды, повёл рукой в сторону залитого солнцем столика. Этот жест охватывал и высокую белокурую женщину, сидящую вполоборота, не прячась от солнца и испытывая от него не более неудобства, чем оса. Она вытерла губы, нахмурилась:
– Покинуть? Почему покинуть?
Эспиван наклонился к ней. Когда он выдвинулся из тени, явственно обозначилась странная и как бы растительная белизна его лица, отдающая в зелень на лбу, на висках, около губ. У карих глаз залегла тень, которую наложили и любили женщины – столько женщин, слишком много женщин…
– Со мной кончено, Юлька, – сказал он с аффектированной лёгкостью. – Не перебивай! налей мне кофе. Да, да, кофе мне можно. Тебя не поражает, что так мало медиков «у моего одра», как говорится? Нет? Ты, толстокожая, ничего не замечаешь. Не замечаешь даже, как устроен мужчина, пока не окажешься с ним лицом к лицу, и если я говорю «лицом к лицу», то лишь из уважения к приличиям, а также к стенам дважды супружеской обители…
Он рассмеялся, заставив рассмеяться и Жюли. Сперва ей пришлось сделать над собой усилие, потом она дала волю приступу смеха, как дала бы волю слезам.
– Если она нас услышит… – сказала она.
– Кто? Марианна? Сколько-то она нас слышит.
– Ты по-свински себя с ней ведёшь, Эрбер.
– Нет, поскольку я ей лгу. С тобой… с тобой я вёл себя по-свински. Я говорил тебе правду.
Она раздула ноздри, надкусила винную ягоду.
– Признай, что я не осталась в долгу.
– Потому что я чуть не свернул тебе шею, чтобы заставить-таки всё сказать.
