С тех пор и стали место, где склад был, Возами звать…
Я соскочил на перрончик, усыпанный мелким галечником, отошел метров на пять от электрички и остановился — вдруг знакомых встречу. Но среди десятка сошедших с поезда никого не признал, они со своими сетками, мешками и сумками прошли мимо меня, и через минуту я остался на перрончике один.
Уплыла в сторону Орла и электричка.
Я оглянулся.
Все тот же типовой розовый вокзальчик с пятнами, вымытыми дождями. Справа — колонка. Деревянный заборчик. Строй полувековых тополей, укрывающих здешних пассажиров от зноя в жару и от дождя в ненастье.
Я посмотрел вверх — какими они вымахали за два последних года? И обмер. Тополя стояли обчекрыженные. Кто-то грубо, как попало, где обрезал, а где топором обрубил сучья, и были теперь красавцы тополя похожи на уродин, и жалко было на них смотреть, бедных и несуразных, среди естественной природы провинциальной станции.
Ладно, в городе их калечат за то, что они якобы во время цветения пылят (хотя все газеты в один голос трубят, что лучших деревьев-санитаров, чем тополя, нет, что и пыль-то они надежно задерживают, и шум городской поглощают). А кому здесь, на станции Возы, где четыре раза в сутки останавливаются пригородные поезда, помешали красавцы тополя?
И только шелест редких листьев на несуразно вытянувшихся за лето тополевых ветках-лозинах вместо ответа.
Я сидел в зале ожидания неказистого вокзальчика и соображал, как быть дальше. Мелкий дождик усилился, а до моей Хорошаевки добрых три никем не меренных километра. Промокну, да и скользко, чернозем раскисает быстро, липнет к подошвам, будто смола. А мне через бугры да ямы топать. Чего доброго, и упасть можно.
Придется нагрянуть к тетке Маруське. Она с недавнего времени — лет пять как — на станции живет. Сын Шурик сманил: «Чего ты одна в деревне не видела? Продавай хату, переходи ко мне, будешь детвору нянчить».
Посоветовалась со старшим сыном, Колей, что в Донбассе. Он поддержал Шурика. «Надоест, — писал, — у Шурки, ко мне приезжай пожить».
Делать было нечего — продала.
Я видел тетку Маруську в свой последний приезд — два года назад. Не жаловалась на Шурика или там на невестку, нет, ничего такого не говорила. Только вот «гребтится», сказала, скучаю по Хорошаевке. Не терпится узнать, что нового в деревне. Как хата? Берегут ли ее новые хозяева? И что они сеют там, где раньше у тетки Маруськи бахча была?..
Да, пожалуй, это лучший выход: переждать, зайти к тетке Маруське. А завтра — или на Шуриковом велосипеде, или пешочком, если дождь перестанет и малость просохнет.
