Пятнадцать лет разбирали находившуюся в чудовищном состоянии коллекцию. Пятнадцать лет разбирались и пытались понять, как и почему Дауд уничтожал, кроил и перекраивал, тасовал и заново собирал украшенные изумительными миниатюрами бесценные манускрипты. Сегодня они восстановлены, отреставрированы и представляют собой основу собрания исламского искусства Музея Израиля в Иерусалиме.
В начале этой главы мы признались, что собираемся говорить не столько об искусстве, сколько о любви. Но можно ли рассуждать о любви, не упомянув о страсти?
Страсть — всеядная бестия. Ей все годится в пищу: деньги, власть, слава, любые объекты — от гвоздей, подвязок и ключей (зайдите в музей Федерико Мареса в Барселоне) до женщин, мужчин и автомобилей. Но на что б она ни обращалась, в ней неизбежно присутствуют черты, свойственные одной из самых универсальных страстей человеческих — коллекционированию. Плюшкин, Гобсек, Скупой рыцарь, Дон Жуан — все они коллекционеры.
Любовь и страсть — не близнецы, они даже не сестры, в крайнем случае — дальние родственницы. Любовь требует самоотдачи, страсть — обладания. Влюбленный в женщину человек забывает предыдущее увлечение, коллекционер — никогда. Охваченный страстью человек постоянно пересчитывает свои сокровища. Так, аккуратно подсчитывал свои любовные трофеи Сименон. Так, вставив в кляссер новую марку, коллекционер не преминет с удовольствием перелистать весь альбом.
Однако страсть невозможно насытить. Что из того, что Сименон обладал (по его словам) тремя тысячами женщин, ведь нетронутыми остались и три тысячи первая, и три тысячи вторая… Пусть в моем погребе есть лафит 1927 года, но нету лафита 1917-го… На определенном этапе происходит подмена: не коллекционер владеет коллекцией, а коллекция — коллекционером, и он, послушная тень своей хозяйки, выполняет любые ее желания. В тридцатых годах в США судили человека за убийство коллеги — коллекционера марок. На вопрос судьи о мотивах преступления обвиняемый недоуменно ответил: «Но, ваша честь, он отказывался продать марку, которой не хватало в моей коллекции…»
Там, где любовь в своем максимальном выражении становится самопожертвованием (и животное вступит в безнадежную схватку, чтобы спасти своего детеныша), распаленная страсть с неизбежностью ведет сперва к уничтожению объекта страсти, а затем к гибели самого человека. Уничтожение — вернейший способ, наилучшая гарантия того, что предмет страсти не изменит, не станет достоянием другого. Более того — полное обладание и возможно только при уничтожении этого самого предмета. И тогда русский купец убивает куртизанку, испанский солдат — цыганку, французский художник уничтожает свой шедевр, и аккуратно разрезает на куски (так и просится сказать — расчленяет) драгоценные рукописи старый персидский еврей в своей лондонской квартире.
