Сначала все бросились на бумажные кипы смотреть, откуда топит и нельзя ли перекрыть воду. Пока карабкались и раскидывали тяжелые связки, вода поднялась вровень с краями голенищ.
— Саперы, боговы помощники — осушили, называется! — клял Лозоходов цыбулькинскую гвардию. — Заделать до конца не могли!
Он первым перепрыгнул на бетонные ступеньки, изрядно черпанув сапогом.
— От, черт! Дверь закрылась…
Сержант бил в нее сапогами, потом прикладом автомата: толстый щит из мореного дуба глухо отзывался на все удары.
— Товарищ лейтенант! — закричал Лозоходов сверху. — Дверь сзади подперли!
Сержант отступил чуть вниз и почти в упор всадил в дверь короткую очередь — одну, другую, третью… Пули вязли в сырой древесине.
— Стой, Лозоходыч! Побереги патроны. Может, пригодятся в коридоре… Гранаты есть?
— Да не взял я сегодня сумку, тяжесть эту таскать… Орясина! — обругал себя сержант.
Еремеев обескураженно присвистнул:
— Веселые дела!
Вода поднялась до середины лестницы. Оресту стало не по себе. Такого глупого конца он и представить себе не мог.
— У меня есть граната! — заявил вдруг Куманьков.
— Что ж ты молчал, тютя?! — накинулся на него Лозоходов, но, заполучив в руку тяжелый рубчатый «лимон», мгновенно сменил гнев на милость.
Они вошли в воду по грудь. Замирая от холода, прижались к стене. Лозоходов вырвал чеку, положил под дверь и прыгнул с лестницы.
Рвануло!
Шарахнуло фонарь о стенку. Секанули по воде и сводам осколки. Еремееву показалось, что он ослеп и оглох, когда вынырнул в кромешную темень и тишь подвала. Едкая вонь ацетилена и сгоревшей взрывчатки забивала ноздри. Рядом плескались Лозоходов и Куманьков.
— Живы?
— Да пока не зарыли! — весело откликнулся сержант. Вылезли на лестницу, ощупали дверь — нижнюю половину вышибли, а верхняя крепко держалась в проеме.
— Ригель задвинули, сволочи!
Лозоходов отодвинул засов и распахнул огрызок двери. Полоснув из автомата в темноту коридора, сержант, словно в уличном бою, бросился вперед, пригибаясь и прижимаясь к стенкам. Еремеев с Куманьковым последовали за ним. Наверх выбрались благополучно, и серая сеть дождя показалась им самым прекрасным видением в жизни…
Доложив дежурному по отделу подробно, под запись, о происшествии в подвале и сообщив заодно свой новый адрес, Еремеев, дрожа от холода, в отжатом, но все еще сыром обмундировании побежал домой, не прячась от дождя. Свет в верхних окнах не горел. Дверь, как и днем, открыла фрау Хайнрот. Орест попросил ее вскипятить чайник, взлетел к себе в комнату, разделся и крепко растерся старым шерстяным свитером. Натянул сухое белье, с великим удовольствием облачился в серый клетчатый костюм. В дверь постучали.
