— Ну, Светлов, ты даешь. — Треков усмехнулся. — Историк, ибо воистину… Хорошо, а как бы ты разбирался с кремлевской охраной?
— Да он не в Кремле умер, на Ближней даче, в Кунцево, и там… Слушай, а ведь и правда всё сложилось бы. — Женька задумчиво свел брови, почесал обозначившуюся ложбинку на лбу. — Это случилось когда? Двадцать восьмого февраля. Или, точнее, первого марта уже. Сталин тогда долго сидел с гостями, потом гости уехали, он отослал обслугу и охрану спать. Что, кстати, было необычно, никогда он дежурным спать не разрешал. И, если отбросить версию о чьем-то уколе, который вызвал кровоизлияние, больше в его комнату никто не заходил ни утром, ни днем, вплоть до одиннадцати вечера. Даже Валечка Истомина не согревала ему постель в тот день. Охрана, конечно, боялась — движения-то никакого между комнатами нет, странно. Но еще больше они боялись его потревожить зазря. Представляешь, какой ужас он им внушал. В тот промежуток времени я бы и пришел.
Женька развел руками и неожиданно рассмеялся собственной непоколебимой серьезности. Вслед за ним захохотал и Валька.
Когда Евгений Светлов вспомнил этот разговор пять лет спустя, он уже не смеялся.
Староможайское шоссе. Лес. Высокий забор. Двухэтажный просторный дом.
Мерный голос женщины-экскурсовода: «После тамбура гости попадали в прихожую. Слева была вешалка, а здесь большое зеркало… Зал заседаний, как вы видите, обит деревом. Вот тут радиола, ее Сталину подарил Черчилль, а это рояль „Steinway“, самая дорогая и популярная марка… ковры… Буфет с мельхиоровым сервизом, им Иосиф Виссарионович пользовался регулярно… А за этим самым столом вершились судьбы страны, Политбюро собиралось почти каждый день…»
Голос убаюкивал, лился говорливым потоком, словно из того черчиллевского радио, погружал в непредсказуемость тридцатых, страсть сороковых, обстоятельность пятидесятых.
«Большую же часть времени Иосиф Виссарионович проводил в одной комнате. Ее называли малой столовой. Здесь он и работал, и обедал, и спал. Стелили ему на диване. Если вы заметили, диваны практически во всех комнатах. Связано это с тем, что Сталин работал ненормированно, зачастую ночью, и мог прилечь отдохнуть в любой момент. У него были больные ноги…»
Светлов вздрогнул, замер. Делая вид, будто разглядывает салфетки с пятиконечными звездами и монограммой вождя, наклонился к столу. Один за другим посетители покидали малую столовую, покорно следуя за экскурсоводшей.
