Ожидая, когда зрители покинут зал, он не сводил невидящего взгляда с занавеса. Потом встал, одернул классический смокинг, надел соболиную шубу и, достав из кармана мобильный телефон, включил его. В конце концов он одним из последних покинул оперный театр и оказался на улице весенним звездным вечером. Обойдя несколько групп людей, которые обсуждали увиденное и услышанное, он свернул на Унтер-ден-Линден и зашагал в сторону освещенных прожекторами Бранденбургских ворот и нового Рейхстага, сверкавшего огнями чуть правее. До его апартаментов в Шарлоттенбурге надо было пройти две мили, однако в этот вечер ему захотелось прогуляться по берлинским улицам, вместо того чтобы закупоривать себя в машине. Ему, как вампиру, требовалось вливание жизни. Пока еще у него не было сил на светские игры, но город был насыщен энергией, которая подпитывала его.
Едва Радецкий миновал Советский военный мемориал возле Тиргартена, как зазвонил телефон. С досадой он вытащил его из кармана:
— Слушаю!
— Босс!
Тадеуш Радецкий узнал глубокий бас Дарко Кразича.
— Слушаю, — повторил он. У него было правило не называть имена по мобильному телефону: слишком много развелось зануд, которые не находят ничего лучшего, как записывать чужие разговоры.
И это помимо государственных служб, которые продолжают прослушивать своих сограждан, словно красная угроза не ушла в прошлое.
— У нас проблема, — сказал Кразич. — Надо поговорить. Где встретимся?
— Я иду домой. Через пять минут буду около колонны Победы.
— Там я тебя и перехвачу.
Кразич отключился, а Тадеуш тяжело вздохнул. На минуту он остановился, глядя на небо сквозь ветки деревьев с набухающими почками.
— Катерина, — тихо произнес он, словно обращаясь к живой женщине. В такие моменты, как этот, он задавал себе вопрос, исчезнет ли когда-нибудь пустота, образовавшаяся в его жизни. Пока ему с каждым днем становилось только хуже.
Тадеуш расправил плечи и зашагал к высокому монументу, воздвигнутому в честь ратных подвигов Пруссии. По приказу Гитлера он был передвинут на середину проспекта. Позолоченная крылатая Победа, венчавшая колонну, светилась, как маяк, глядя на Францию, назло всем поражениям минувшего века. Тадеуш остановился на углу. Кразича еще не было, и ему не хотелось привлекать к себе внимание. Осмотрительность, насколько он знал по опыту, всегда вознаграждается. Он перешел дорогу и стал обходить вокруг колонны, делая вид, будто изучает искусно сделанную мозаику. «Видела бы меня моя польская бабушка! Она перевернулась бы в гробу», — подумал он. Его губы скривились в сардонической усмешке.
