Еще в дверях он что-то сердито прокричал, погрозил кулаком, сердечно тряхнул руку Роя, свирепо покосился на Армана, не сел, а рухнул в кресло и заговорил как обычно — запальчиво, нервно, сливая в одну фразу различные по смыслу предложения.
— Вид у тебя приличный; жаль, твой помощник, этот вот, — он ткнул пальцем в Армана, — врал о болезнях, иначе черта с два я пришел бы сюда. Говори же, раз вытащили, терпеть не могу, когда люди таращат глаза, это неуважение, короче, я думаю…
Рой так искренне рассмеялся, что смех остановил Андрея. Рой сказал:
— Ничего ты не думаешь, ты извергаешься! Дай мне спокойные две минуты, об одном прошу.
— Три! — великодушно разрешил Андрей. — В две ты не уложишься, вы с Генрихом дьявольски болтливы, если бы у нас на дворе был допотопный двадцатый век, не цивилизованное двадцать пятое столетие, вы читали бы ветхие книги, разговаривали бы докладами, раздел первый, глава вторая, параграф четвертый, впрочем, Генрих молчаливей, с ним приятно, он умеет слушать, не в пример тебе, печально, что с ним такое несчастье, я ведь хотел поехать к нему, надо, надо проведать, давай полетим, я как раз свободен, ну, раз, два, встали!..
— Начинаем! — Рой сделал знак Арману.
На стереоэкране вспыхнули картины катастрофы на Марсе. Андрей, уже было вскочивший, снова опустился в кресло. Он был плохим собеседником, но отличным наблюдателем, вдумчивым аналитиком. Разглагольствования об известном или малозначительном порождали в нем раздражение, в нетерпении он старался скорее выговориться, чтобы отделаться от неинтересной темы. Но, встречаясь с неизвестным и неожиданным, он сосредоточивался, вопросы его делались четкими и сжатыми. На эту особенность Рой и рассчитывал, когда задумал привлечь Андрея к расследованию несчастья на Марсе. Загадочные физические явления, открытые Арманом, не могли не заинтересовать Корытина.
И все-таки главная причина, заставившая Роя пригласить Андрея, была совсем не в том, чтобы пробудить в друге любознательность. Мало ли чем интересовался Андрей в своей научной работе! Он был из тех, кто часто переходит от проблемы к проблеме, он сам о себе говорил с удовольствием: «Застолблю идейку — это мое, а всю жилу до крох выцарапывать из породы найдутся энтузиасты и без меня!» Рою как-то пришлось сотрудничать с Андреем. Воспоминание было не из приятных. Андрей то загорался, то погасал, то на ровных местах удивлял пронзительной остротой мысли, то возмущал безучастностью, поражал равнодушием в тех поворотных линиях исследования, где — Рой твердо в этом был уверен — только и открывался простор научному увлечению, только и становилась обоснованной придирчивая старательность.
