и
ва. – Теперь выпишем все перестановки из трех элементов. – Он со скрипом написал на доске:
авс, асв, вас, вса, сав, сва. – Понятно?
– Понятно, – ответил класс одним дыханием.
Но Саша Коновалов по-прежнему сидел с отсутствующим взглядом.
Брови Александра Александровича снова страдальчески изогнулись:
– Коновалов, ты можешь повторить?
Саша встал и даже побледнел:
– Нет.
– Тогда выйди из класса. Ты мне мешаешь.
Саша беспрекословно пошел к дверям.
Теперь покраснела Стеша и с большим трудом заставила себя слушать урок.
Александр Александрович некоторое время стоял молча спиной к классу и с раздражением думал о Коновалове и о себе: «Зря погорячился!» Затем он повернулся и стал объяснять формулы числа перестановок.
После уроков учитель и ученик сидели в классе, на первой парте, друг подле друга. В дверь, будто бы невзначай, то и дело заглядывали одноклассники.
– Учиться стал хуже. На уроках думаешь о чем-то постороннем, – вполголоса говорил Александр Александрович. – Случилось что-нибудь? Может, советом помочь? А на меня не сердись. Вертись, переговаривайся, но слушай. А у тебя было совершенно отрешенное выражение лица. Мешал ты мне. Вот я и погорячился.
Саша всегда тянулся к Александру Александровичу. Ему захотелось рассказать учителю и о себе, и о Стеше, и о той неприятности, которую он переживал. Но как можно было говорить о самом сокровенном, когда у стен и у окон были длинные ученические уши?
– Я принесу вам свой дневник, – краснея, сказал Саша.
– Лучше не весь, а лишь то, что относится к нашему разговору.
Но Саша принес Александру Александровичу весь свой дневник, который вел с седьмого класса.
Через несколько дней после этого разговора с Сашей, вечером, в те часы, когда ученики были заняты неотложными общественными делами, Александр Александрович пришел к Листковым. Он громко постучал в дверь и, не слыша ответа, открыл ее.
Людмила Николаевна приветливо встретила классного руководителя Стеши. Она пригласила учителя в комнату. У дверей он споткнулся о скатанный половик. Дальше путь преградил открытый чемодан, из которого в беспорядке свешивались на пол старые, видимо, давно не ношенные платья, какие-то дырявые занавески, облезлые меховые воротники, чулки. Александр Александрович обошел чемодан, приблизился к столу. На столе, засыпанном землей, лежали черепки цветочного горшка. На стульях висели платья.
«Должно быть, генеральная уборка. Не вовремя пришел», – подумал Александр Александрович.
