— Как ты думаешь, поняли они что-нибудь? — спросил Власов, когда они с Алиной остались одни в зале.
— Наверно. По крайней мере, начали понимать, — ответила она, присев на край сцены.
Эдик перескочил через барьер ложи и уселся рядом с ней.
— Ты и вправду собираешься играть сам?
— Да, больше некому. Я не смогу передать Медведеву свои чувства, а он не потянет эту роль. Это ты сможешь сыграть богиню с Олимпа и одновременно земную грешницу. Но у меня нет Алины мужского пола. К сожалению.
— Но ведь ты никогда не играл. Сможешь?
— Да.
— А раньше ты не был таким самоуверенным.
— Это было раньше, теперь я другой.
— С чего бы это? — кокетливо спросила Алина, словно догадываясь, каким будет ответ. Голос ее чуть вздрагивал, как пламя свечи.
— Заколдовали, — сказал он, стараясь, чтобы тон был шутливым, но голос его был хрипловатым от волнения. — Ты знаешь. Это из-за тебя. — Он внезапно положил руку ей на шею, привлек к себе, прижался губами к ее уху и прошептал: — Ты настоящая колдунья.
Его губы скользнули по ее щеке. Алина не сопротивлялась. Он никогда не пытался за ней приударить, и она догадывалась, что причина не в том, что она ему не нравится, а в его робости, неуверенности в себе. Теперь это прошло, теперь все должно было стать иначе, он словно перешагнул некий барьер, и изменения в их отношениях были естественны. Она интуитивно понимала это, и поэтому заранее предупредила Сергея, хотя в момент их разговора это было лишь ее догадкой.
Власов начал медленно расстегивать ей блузку. Алина попыталась возразить: «Не здесь же». — «Нет, именно здесь», — сказал он…
Потом он прошел с ней почти до гримерной, остановил за несколько шагов от двери, приблизил свои губы к ее рту, но не поцеловал, а сказал:
— Тебе нужно с ним расстаться. Сегодня же. Сейчас. Ты мне нужна.
Она лишь молча кивнула.
Перед зеркалом лежал томик Шекспира, Сергей наугад открыл его и чуть вздрогнул, наткнувшись сразу на строки из «Макбета». Он пробормотал их вслух:
Мы дни за днями шепчем: «Завтра, завтра».
Так тихими шагами жизнь ползет
К последней недописанной странице.
Оказывается, что все «вчера»
Нам сзади освещали путь к могиле.
Конец, конец, огарок догорел!..
[4]Он закрыл книгу и вновь взглянул на свое отражение. Самое печальное, подумал он, что, скорее всего, я лет через двадцать вот так же посмотрю в зеркало и увижу все того же рядового провинциального журналиста, только постаревшего на двадцать лет. Неужели я останусь тем, кто я сейчас? Этого не хотелось бы, но изменений тоже не очень хочется, обычно они к худшему.
