По дороге у них состоялся обстоятельный разговор. Леонид Ильич то ли подзабыл, кто с ним едет, и решил, что это наш человек, то ли посчитал, что раз Асад учился когда-то в Советском Союзе в летном училище, то он почти наш, и потому начал сетовать на свою горькую жизнь:
— Вот ездят тут всякие, а мне встречать и провожать по два раза в день. Говорят, социализм строят, а у самих денег нет. Все оружие им подавай, а сделать ничего не могут, и все у меня просят.
Мудрый сириец внимательно посмотрел на Брежнева и ответил:
— В этом и есть логика национально-освободительной борьбы против империализма.
На следующий день в 11 часов в кабинете Генсека в Кремле состоялись переговоры с Асадом в узком составе. В этом кабинете сирийский президент впервые и потому с интересом его рассматривал, удивляясь скромности обстановки, столь несозвучной ближневосточным представлениям о власти. Ему показали зал заседаний Политбюро, который находился рядом, и он стал расспрашивать, кто где сидит, видимо, таким путем вычисляя, каким реальным влиянием пользуются его члены.
А на самих переговорах, в отличие от прошлых встреч, Асад не стал вдаваться в ближневосточную эпопею «от Адама до Бегина», и был весьма конкретен. «Израиль ведет дело к войне, — говорил он, — и его требование о выводе сирийских ракетных комплексов из Ливана только предлог. Сирия не хочет этой войны, но не намерена подчиняться израильским требованиям. И если израильтяне нападут, они получат ее в полном объеме».
Он просил поддержать Сирию политически и поставками современного оружия — ракет, самолетов, танков. К такой постановке вопроса в Москве были готовы и оружия в общей сложности на один миллиард рублей дать обещали, в том числе ускорить поставки самолетов, вертолетов, зенитных ракет, авиационных ракет «воздух — воздух», а также 500 танков и БТР.[16]
Но главным, конечно же, был вопрос о создании советских военных баз в Сирии. Здесь президент тоже не сказал ничего нового и повторил условия, которые были уже известны из контактов по военной линии.
Леонид Ильич в тот день был явно не в духе и подготовленную ему памятку читал запинаясь, медленно, по слогам, и оттого, по-видимому, еще больше раздражаясь. Дойдя до странички, где говорилось о нашей готовности дать согласие на размещение ПМТО в Тартусе, он запнулся, отбросил памятку и стал ворчать:
— П-М-Т-О, чушь какая-то… Ты-то хоть понимаешь, что переводишь? — обратился он вдруг к переводчику. Тот смешался и ошалело смотрел то на рассерженного Генсека, то на непроницаемо спокойного Громыко, не зная, что ему делать.
