Постепенно Елизавета начала понимать, какое странное существо досталось ей в супруги. Александр казался колоссом на глиняных ногах. Он был совершенно в себе не уверен. И при этом постоянно тщился убедить окружающих, что более уверенного человека не существует. Он был весьма любезен с женой, но при том не переставал ее обманывать. Таких мужчин французы называют papillon – мотылек. Об их любовных похождениях говорят: «Il virevolte comme un papillon» («Он порхает, как мотылек»). Александр именно что порхал, легко перелетая от одного увлечения к другому, легко одерживая победу – но не пользуясь ее плодами. Его интересовали только цветы. Он мог ухаживать за несколькими женщинами сразу, причем с каждой был искренен. Ходили слухи, что он невероятно увлекся прекрасной Луизой Прусской, и его чувство оказалось взаимным. А еще говорили, что Александр сознательно и расчетливо, во имя союза с Пруссией, свел с ума эту синеглазую, с великолепными, пышными пепельными волосами, красавицу, обделенную общением с поистине умными и обольстительными мужчинами. В конце концов, прусская государыня настолько увлеклась молодым русским императором, что делала ему некие авансы. Настолько щедрые, что Александр по ночам накрепко запирал двери в свои апартаменты, чтобы, не дай бог, не впасть в искушение и не согрешить.
И все-таки он грешил, да еще как!..
* * *
– Ваше величество, у вас превосходное платье, которое еще лучше оттеняет вашу нежную красоту! – повторила Мария Нарышкина. – А как оно облегает вашу тоненькую фигурку! А я, бедная, принуждена теперь носить только широкие балахоны и ходить распустехой. Я беременна! А поскольку мы с вами знаем от кого, неудивительно, что я считаю себя самой счастливой на свете!
Елизавета опустила глаза. Ну да, она знала, что Нарышкина снова беременна от императора Александра...
Значит, им мало одной Софии, которую Марья Антоновна родила два года назад. Им нужны еще дети.
А ей, императрице? Разве ей они не нужны?!
Но ведь зачать невозможно без мужчины, без мужа. У Нарышкиной их два – ее собственный и муж императрицы.
Елизавета почувствовала, как кровь совсем отлила от лица. Наверное, теперь она похожа на мраморную статую. Вернее, на ледяную.
Нарышкина взглянула в ее застывшее, непроницаемое лицо и отошла с торжествующей улыбкой. Князь Михаил Илларионович Кутузов, вояка, жмуря свой единственный глаз, смотрел ей вслед.
– Женщин стоит любить, раз среди них есть особа столь привлекательная! – донесся до Елизаветы его пронзительный голос, и она отвернулась.
