Я всегда засыпал спокойно, так как умел успокаивать даже отчаянно колотившееся сердце силой воли, как и расслабляться, иначе бы уже много лет не смог бы заснуть без помощи снотворного.
Единственное, что не нравилось мне в происходящих событиях — это то, что о моём братце-шинигами я так и не узнал. Хотя, впрочем, у меня уже появилось парочка идей, как если не убить его, так хотя бы ослабить.
Пока даже не ясно, знает ли Элли хоть что-то о нём. Но, зная, какая он сволочь, я мог только порадоваться, что они незнакомы. При мысли, что он мог сделать с этой девушкой, у меня сами собой сжимались кулаки.
Что ж, я всегда был собственником. Моими куклами имел право играть только я!
Неожиданно, когда я уже был готов заснуть, зазвонил телефон — лениво протянув руку и взяв мобильный — тоже белого цвета, как и практически все мои вещи — я увидел номер Агояши. Нахмурившись, я поднёс трубку к уху.
— Привет, милый, извини, что так поздно, — в голосе Тензо звучало раскаянье, но и радость оттого, что она слышит мой голос. — Просто Сае приснился страшный сон — она только что проснулась с криками — что ты встретился со своей смертью.
— В смысле? Что я умер? — я сел в кровати и потянулся за пепельницей, пачкой сигарет и зажигалкой.
— Нет, она выразилась именно так, но сказала, что про сон почти ничего не помнит, только ей стало очень тревожно за тебя… Скажешь ей несколько слов?
— Да, конечно, дай ей трубку, — я выпустил струйку дыма и сжал мобильный в руке, — Сае, милая, у меня всё в порядке, да, со мной ничего сегодня не случилось, я имею в виду, ничего опасного и страшного, — уговаривал я её как ребёнка. Иногда это меня просто бесило, но я понимал, что в ней говорить лишь привязанность и желание меня опекать. Тоже мне, мамочка… Хотя, если подумать, на самом деле лучшая мама, которая у меня когда-либо могла быть. И это даже несмотря на то, что сейчас опекаю её я и Агояши. Тензо даже больше. — Всё хорошо, даже очень, у меня сплошные удачи, надеюсь, что так и будет, так что ложись спать. Спокойно ночи, дай телефон Агояши.
— Довольна? — насмешливо проговорил я. — Что это тебя потянуло на милосердие. Или к ней ты больше не ревнуешь?
— К ней нет, — в её голосе послышалась горечь, которая тяжёлым камнем упала мне на сердце.
Всё она чувствует, чертовка!
И что я могу ей ответить? Лишь промолчать. Что только подтверждало сделанные нею замечания.
К тому же, несмотря на то, что она не словом не обмолвилась о моём поспешном уходе — в конце концов я и раньше приходил и уходил, когда мне заблагорассудиться — было ясно, что ей это более чем неприятно.
