Маркс против русской революции | страница 8
В.В. Крылов пишет: «Измельчание социальных интересов отдельных его [народа] групп, примат фракционных интересов над общеклассовыми, эгоистических классовых целей над общенациональными ознаменовался в странах, где отсутствовал прямой колониальный режим (Иран, Китай начала ХХ века), величайшим социальным распадом, засильем бандитских шаек и милитаристских групп, так что, например, для китайцев привлекательность русской революции была в том, что она создала могучий общественно-политический организм, воспрепятствовавший распаду этой великой державы на манер Австро-Венгрии или Османской империи» [7, с. 70].
Так сложилась наша судьба. Важные для России проекты и концепции народников были почти разрушены марксистами и на время выброшены из революционной программы, что дорого обошлось стране. С другой стороны, доктрина народников не обладала той консолидирующей силой, которая смогла бы совладать с энергией революции — для ее обуздания надо было сохранить марксизм в структуре революционного проекта.
Еще одно благотворное влияние, о котором писали русские философы — дисциплинирующее воздействие его методологии. За это мы должны быть благодарны методологической школе марксизма. Подчеркивая общекультурное значение марксизма для России, Н. Бердяев отмечал в «Вехах», что марксизм требовал непривычной для российской интеллигенции интеллектуальной дисциплины, последовательности, системности и строгости логического мышления.
Интеллектуальный уровень и идейное богатство марксизма таковы, что делают его уникальным явлением культуры. По консолидирующей и объяснительной силе никакое учение не могло в течение целого века конкурировать с марксизмом. Поэтому собственные прозрения и доктрины мыслителей многих стран приходилось излагать на языке марксизма. Устранение в 90-е годы в России невидимых уже норм марксизма из обществоведения, образования и языка СМИ само по себе вовсе не дало нам лучшего понимания сложных вопросов, оно создало методологический хаос. Он привел в среде молодежи к такой дремучей беспомощности мышления, что начинаешь думать о благотворности даже неверных догм как инструмента для поддержания элементарной дисциплины мышления.