Он мог очаровать птиц на деревьях, сманив их вниз, или завлечь чужих жен к себе в постель, когда всерьез того хотел. Но он не сумел очаровать Ксенофана, который сказал:
— Нет. Это слишком много, говорю я. Нынешней ночью я долго размышлял, лежа в постели, и принял решение.
— Тогда ладно, — ответил Соклей, прежде чем Менедем успел подать голос.
Его главным оружием была прямота, а не шарм, как у двоюродного брата.
Соклей встал.
— В таком случае нам придется навестить Теагена…
Теаген был главным конкурентом Ксенофана.
— …Раз уж ты не хочешь соглашаться на наши условия. А если Теаген окажется таким же упрямым, ну, тогда, я не сомневаюсь, мы сможем продать краску более выгодно в Таренте или в каком-нибудь другом италийском городе.
И это было правдой, хотя шелк все же принес бы братьям больше прибыли.
Упоминание имени Теагена возымело желаемый эффект. Ксенофан выглядел так, как будто только что откусил кусок протухшей рыбы.
— Да Теаген вас одурачит! — негодующе проговорил он. — В его шелке полно узелков! А уж тонкость и прозрачность и в сравнение не идут с тонкостью и прозрачностью моих тканей!
— Не сомневаюсь, что вы правы, о почтеннейший. — Соклей продолжал стоять. — Но Теаген зато отличается сговорчивостью, и, по крайней мере, у нас будет что показать итальянцам. Пошли, Менедем!
Менедем тоже встал. Оба двоюродных брата двинулись к двери, хотя Соклею очень не хотелось упускать сделку, на обсуждение которой они потратили целый день.
— Подождите.
Это сказал не Ксенофан — это сказал Пиксодар.
Раб и хозяин начали тихо переговариваться, наклонившись друг к другу.
Соклей остался стоять на месте. Менедем начал было потихоньку придвигаться ближе к переговаривающимся, чтобы услышать, о чем идет речь, но спохватился, когда брат сделал едва заметный жест.
— Это грабеж, вот что это такое! — Ксенофан говорил достаточно громко, чтобы его услышали все соседи.
Пиксодар же, напротив, говорил очень тихо. Этот раб — раб, который когда-нибудь и сам сможет стать господином, — не повышал голоса, но и не прекращал говорить. Наконец Ксенофан вскинул руки и кивнул в сторону Соклея и Менедема.
— Хорошо, — ворчливо сказал он. — Заключим сделку. Кариец прав — нам и в самом деле нужна краска. Сотня кувшинов за тот отрез шелка, что вы присмотрели прошлым вечером.
* * *
Рабы принесли шелк на «Афродиту» и забрали краску, чтобы доставить ее в лавку Ксенофана. Наблюдая, как они выносят последние кувшины, Менедем заметил:
