И, снова повернувшись к стенке, она моментально уснула.
…Поднялись в половине девятого и целый час наводили марафет. Потом вышли из дома, поймали тачку и помчались в центр. Остановились у магазина «Фасон». Магазин работал с десяти и до открытия было еще минут пятнадцать. Но Маша ждать не стала, а нажала кнопку звонка. В витрину выглянула пожилая женщина, молча указала на табличку с расписанием. Маша в ответ покачала головой. Женщина кивнула и удалилась. Тут же к витрине подошла другая — знакомая Маше продавщица, улыбнулась ей и открыла дверь.
— Вы извините, что так рано, — сказала Маша после приветствия, — мне нужно забрать свою одежду. Даже лучше у вас переодеться.
— В это тряпье? — женщина с изломом приподняла красивую бровь. Девочка, тебе нужно носить красивые дорогие вещи. И, поверь мне, я знаю жизнь: для этого тебе не нужно даже шевелить пальцем. К таким как ты, а таких мало, деньги липнут сами.
У Маше по спине пробежал холодок. Ведь действительно последние годы деньги сами липли к ней. Деньги, а не счастье.
Продавщица говорила что-то еще, но Маша, не слушая ее, зашла за ширму и переоделась в свой видавший виды джинсовый костюм, кроссовки и, сложив новую одежду в сумку, вышла на улицу.
— Да-а, — протянула Алка, увидев ее, — вот это маскарад. Ты что, милостыню просить собралась?
— Врачи сказали, его нельзя беспокоить. А в этой одежде он меня не видит.
…К прокуратуре шли пешком, но все равно добрались немного раньше срока.
У входа в палату Зыков обернулся к девушкам.
— Вам, — кивнул он Алке, — придется подождать тут. А вы, Мария Викторовна, войдете вместе со мной, но своего присутствия ничем не выдавайте.
Сопровождавший их дежурный врач вопросительно посмотрел на них, но, не дождавшись разъяснений, промолчал.
В палате стояло четыре кровати. Две из них были пусты и аккуратно застелены, на одной сидел щуплый мужчина лет пятидесяти; Алексей лежал на койке возле окна.
Тихо пройдя, Зыков сел на табурет, доктор остановился справа от него, а Маша встала у изголовья. Атос (так Маша снова начала называть его про себя) лежал с закрытыми глазами и выглядел совсем неживым. Маша прижала к губам ладонь, чтобы не вскрикнуть. Почему-то больше всего ее напугала капельница, присосавшаяся трубочкой к его забинтованной руке.
Атос застонал и открыл глаза. Отсутствующим взглядом обвел комнату.
— Пить… — Это был даже не шепот. То, что он сказал, угадывалось только по движению губ.
— Пить вам пока нельзя, — отозвался врач. — Все, что вы можете себе позволить — вот: смачивать губы. — Он взял с тумбочки стеклянное блюдце с водой и ватный тампон на палочке. — Можете держать?
