— Все же это рабский труд. Мне не подходит…
— Ты не прав, Корбетт. Это не рабский труд. Раб привязан к работе, а ты всегда можешь сменить ее. У нас полная свобода выбора.
Корбетт непроизвольно вздрогнул. — Любой раб может полезть в петлю.
— Самоубийство, о Боже! — воскликнул контролер. Если он и имел акцент, то он выражался в четкости произношения. — Джером Корбетт мертв. Я могу на память подарить тебе его скелет в целости и сохранности.
— Не сомневаюсь. — Корбетт представил как с любовью поглаживает свои собственные белые кости.
— Так вот, Корбетт, ты — преступник, у которого стерли память. И правильно сделали, добавил бы я. Преступление стоило тебе гражданства, однако ты вправе сменить профессию. Только скажи, что хочешь иметь другую индивидуальность. Разве такое могло присниться рабу?
— Это равнозначно смерти.
— Ерунда. Ты заснешь, и все. Проснешься, и у тебя совершенно другой комплекс воспоминаний.
Тема была неприятна Корбетту, и больше он старался не заводить разговор об этом. Но совсем не говорить с контролером он не мог. Пирс был единственным человеком в мире, с которым он общался, и в те дни, когда тот не показывался, он начинал сердиться и нервничать.
Однажды он спросил Пирса о гравитационных точечных источниках.
— В наше время о них ничего не было известно.
— Ты прав. Это нейтронные звезды. В семидесятых годах вашего столетия были открыты пульсары и выведены формулы их распада. Твоя задача заняться ими вплотную.
— О!
Пирс насмешливо поглядел на него, потом произнес:
— Ты действительно мало что смыслишь в своем времени.
— Астрофизика не моя специальность. Потом, мы не располагали такими средствами обучения. Пирс, ты сказал, что выучил английский с помощью инъекций РНК. Откуда вы ее взяли?
Пирс только усмехнулся и вышел.
Корбетту совсем не хотелось умирать. Теперь он был совершенно здоров и на двадцать лет моложе, чем в день своей смерти. Программа подготовки раммера все больше и больше захватывала его. Вот только бы они перестали относиться к нему как к собственности…
В молодости Корбетт служил в армии, где научился выполнять приказы, не переставая испытывать при этом чувство неполноценности. Но ни один армейский офицер не вызывал у него такого сильного чувства ненависти, как Пирс с его охранниками.
Контролер никогда не повторял команду дважды. Ему, видимо, и в голову не могло прийти, что Корбетт посмеет ослушаться. Ни одна армия не смогла бы создать таких условий. Система скорее напоминала концентрационный лагерь.
