Саня чего-то накорябал в блокноте. Отрок смерил подругу взглядом, но раздевать при ментах не решился, нырнул в соседнюю комнату и вскоре вынырнул в белой майке с надписью «Кисс ми» и портретом, надо полагать, вокалиста группы. Замок щелкнул дважды: отчалил юнец, за ним – Заруцкий, скалясь в предвкушении. Внизу ждал отделенческий «уазик».
– А теперь, Маргарита Петровна, давайте уточним список пропавших вещей…
Красилина Д.А.
Вот так и началась эта безумная эпопея. Всю дорогу до городского аэропорта Гулька бубнил под нос, что лучше он скончается от жадности, чем купит билет за свои кровные, но в итоге купил. Зато в самолете его пронзила новая идея. Ему с каких-то борщей пригрезилось, что, как верный друг и надежный секьюрити, он имеет полное авторское право на процент от моего гонорара.
– Посуди сама, – прокричал он под подозрительное дребезжание мотора. – Мои условия никакие не грабительские. Где ты найдешь второго дурака всего за двадцать пять процентов? А я иду тебе навстречу, Динка, цени – я согласен терпеть лишения даже за двадцать! Ну где это видано? Ни за что ни про что человек срывается с насиженного горшка и с низкого старта устремляется в самую клоаку сибирской недвижимости… Я похож на альтруиста? Или на идиота?
– Нет, на альтруиста ты не похож, – сказала я чистую правду. Терять мне было уже нечего. Вряд ли Гулька, имей он во владении даже десять берданок, осмелился бы развернуть самолет в воздухе.
Он насупился. А я сидела, глотая тошноту, смотрела в иллюминатор, где под крылом о чем-то пело зеленое, как моя физиономия, море, и никак не могла взять в толк, на чем мы летим – на самолете или на парашюте…
Кстати, насчет ружья. Гулька взял его на полном серьезе, разобрал на мелкие детальки и даже как-то (неужели лицо честное? или корочки помогли?) убедил работников аэропорта, что, находясь в упаковке, «расчлененке» и в багаже, это ружьишко, пожалуй, не выстрелит. Я не возражала. Пусть мужики тешатся. У них всего-то радостей в жизни – автомобили, оружие да мы…
Поэтому, когда мы сели в райцентре Октябрьское и получили на руки багаж, видок у нас был боевитый. Я напоминала бойца стройотряда, а Гулька – человека с футляром в брезентовой ветровке. Я тогда еще не думала, что ружье в наших одиссеях – штука уместная, и посему Гулькины чудачества восприняла не без иронии. Но сильно не увлекалась. Если человек приходит вам на подмогу, вовсе не обязательно на каждом шагу выпячивать его ущербность. Да и обстановка, окружившая нас по прибытии в Октябрьское, меньше всего располагала к перехвату инициативы. Не до феминизма. Примат суровой жизни звучал на каждом метре. Не женское это дело – борьба с природой. В этой связи я сделалась паинькой и целиком возложила принятие резолюций о наших перемещениях на плечи Сизикова.
