Гном внимательно смотрел на нас.
— Мне кажется, что в подобных ситуациях гуманоиды должны поддерживать друг друга. Мы связаны и…
— Только не ты и я. Мы ничем не связаны.
— Вы слишком грубы с ним, — сказала Сара.
— Мисс Фостер, — заметил я, — это еще не грубость. Я намерен выяснить все.
— Но если у него есть оправдание…
— У него нет оправдания. Не правда ли, парень?
Гном бросил на меня пристальный взгляд. Затем он кивнул головой.
— Моя честь поругана, — сказал он. — Память о моих предках осквернена. С давних пор — таких давних, что всего и не упомнишь, — мы делали вид, что принадлежим к числу тех, кто воздвиг этот необычный город. И если бы вы оставили меня в покое, если бы вы никогда не появились здесь, я бы умер со сладкой мыслью о том, что именно мы построили его. Тогда бы все кончилось; уже было бы не важно, если кто-то, даже вся вселенная узнает, что архитекторами были другие. Потому что я последний в роду, и больше никого не заинтересует эта история. У меня нет потомков. Обязанности, которые я выполняю, перейдут лошадям, а с течением времени они могут передать их кому-нибудь еще. Ведь всегда кто-то должен предупреждать прибывших на планету об опасности и помогать им.
Я взглянул на Доббина.
— Не могли бы вы объяснить, — попросил я, — в чем здесь дело.
— Ничего я не скажу вам, — ответил Доббин. — Вы пришли сюда с дурными намерениями. Мы спасли вас, спрятав в другом мире, а вы подозреваете, что мы бы вас не вернули. Вы негодуете, когда ваш благодетель из простого любопытства рассматривает ваш багаж. И вы еще даете нам пять минут, и помыкаете нами, и ведете себя отвратительно, и вы…
— Достаточно! — крикнул я. — Я не позволю недоделанному роботу так разговаривать со мной.
— Мы не роботы, — натянуто сказал Доббин. — Я говорил вам и повторяю снова и снова, что мы — самые обычные лошади-качалки.
Ну вот, мы опять вернулись к этой теме, к нелепому утверждению лошадок, к их странной упрямой гордости. Если бы я не был столь раздражен, я бы расхохотался. Но мне срочно надо было что-то предпринять и сделать все от меня зависящее.
Я дотянулся, вцепился в рубашку гнома на груди и приподнял его. Тот повис, болтая тонкими ножками, как будто пытался убежать. Но убежать он не мог, потому что его ноги «упирались» в воздух.
— Это уже слишком, — сказал я ему. — Я не знаю, что тут у вас происходит, да мне и наплевать, но вы дадите нам все, что нужно. И не финтить! А если нет — я сверну твою мерзкую шею.
