Неожиданно я услышал за собой русскую речь и увидел мужчину в безрукавке и женщину. Я сразу понял, что это эмигранты, а не туристы из Союза, какие-то эмигранты всегда растерянные. Наверное, я тоже. Мужчина попросил у меня спички и сказал, что встречал меня в гостинице, давно я в Америке? Они сказали, что они тоже недавно. Тут же позвали меня к себе, женщина налила вино, а мужчина поставил кассету Высоцкого. Было очень жарко, и кондишен так шумел, что приходилось повышать голос. Женщина же просто кричала, и он тоже. И я заметил, что когда она вступает в разговор, он тут же замолкает, а когда я, то нет. Но меня это ничуть не обижало, они были культурные люди, и мне было с ними интересно. А с Ритой мне не о чем разговаривать, она недостаточно образована. А других я не знал. Правда, я пытался подружиться с парнем в кепочке, с которым познакомился в ОМО, но, когда я позвонил ему, мне ответили по-английски. Тогда я вспомнил, что этот парень замялся, услышав мою просьбу дать телефон. Очевидно, он мне записал первые пришедшие в голову цифры. Конечно, было неприятно, что он мною пренебрег, но я подумал, это к лучшему, раз он такой, мы бы все равно с ним не подружились. Поэтому не удивительно, что мне не хотелось уходить от новых знакомых.
Мужчина был весел, рассказывал анекдоты, пел частушки. Он сказал, чтоб я называл его просто по имени, Вова. Мне было неудобно, он такой упитанный, с животом, грузный. И заметна седина. Бросьте вы эти их предрассудки, он стал убеждать, по отчеству. Они нарочно так называют, чтоб видно было, кто еврей. Привыкайте к свободе!
А ее звали Люся. Она была намного моложе его. На шее крестик. Но видно, что еврейка. Худая. Я подумал, может быть, дочь. Но потом понял, нет, жена.
Когда я уходил, она спросила, москвич ли я. Когда я назвал, из какого я областного центра, видно было, что они разочаровались. Но Люся тут же сказала, ничего, все равно можете приходить к нам запросто.
А утром она даже сама позвонила, чтоб я поднялся к ним. Вова скоро вернется, он за сигаретами и всякими вещами побежал, попьем чай и подумаем, как провести день, приходите. Я пришел в их номер и извинился, что не могу остаться, я должен сегодня принести свои рассказы американскому критику. Вова еще не вернулся. На столе стояли вчерашние бутылки и грязная посуда. Люся сказала, здесь нужна сенсация, иначе трудно кого-нибудь заинтересовать. Вдруг она переменила тон, а вы там печатались? Несмотря на то, что в комнате беспорядок, даже постель не убрана, Люся была одета нарядно, длинное платье, серьги, браслеты. Стала расспрашивать меня, как я с критиком познакомился, ведь у меня совсем нет имени. Я рассказал, получилось недоразумение, здесь есть один хозяин магазина пишущих машинок, старый эмигрант, я его ни о чем не просил, просто сказал, когда есть настроение, пишу рассказы обо всем, что вижу, но я не считаю себя писателем. Он меня даже не предупредил, позвонил в американскую газету этому критику, не знаю, что он ему сказал, может быть, что меня преследовали в Союзе за мое творчество, не согласитесь ли прочитать? Люся недоверчиво улыбалась. Наверное решила, я не хочу сказать правду, чтоб она тоже не познакомилась.
