— Лебеди... Эта птица озерная, на воде, — наставительно сказал Пармен. — А в лесу, ежели хочешь знать, не лебеди, а лешие. Видал таких? Али в тундре они не водятся?
Ясовей покрутил головой.
— В тундре леших не бывает.
— То-то! А у нас их полно, — прихвастнул Пармен. — Вот случится, пойдешь к Талецкому озеру в позднюю пору — насмотришься лесных чудес.
Ясовею и впрямь захотелось взглянуть на эти хваленые чудеса, да всё как-то не доводилось — то работа, то непогода, то Пармен не велит из дому отлучаться. А тут подоспела весенняя распута, а там пришлось помогать хозяину, затеявшему перебирать крышу над избой и подновлять изгородь вокруг двора. А вот уж и осень близко, сошли на нет белые ночи, стали опускаться на землю смутные сумерки. И всё-таки Ясовей не потерял охоту к лесным чудесам. Улучив время, он под вечер отправился к Талецкому озеру. Идет вдоль ручья по кочкам и буеракам, перелезает через валежины, покрытые зеленым мохом, продирается сквозь заросли ивняка, смородинника, резучей осоки. Идёт упрямо, одолевает все препятствия, зорко смотрит вокруг: где же чудеса, обещанные Парменом? Хорошо, что луна взошла над вершинами колючего ельника, заливает зыбким светом лужайки на берегах ручья: видать лучше. Но в лунном сиянии лес кажется еще угрюмее и страшнее. Пень на поляне вдруг обернется великаном, шагающим тебе навстречу, смородинный куст принимаешь за чудовищного зверя с кривыми лапами и с рогами, отливающими серебром. А по сторонам какие-то шорохи, вздохи, чьи-то тяжелые шаги хлюпают по болоту. Может, это леший и есть? Ишь бредет он, торопится схватить Ясовея и утащить в свои мрачные владения... У парня холодок пробегает меж лопатками, но он сжимает кулаки и упрямо идет вдоль ручья к Талецкому озеру. «Неправда, доберусь до озера всё равно, — думает Ясовей. — Наши-то тадебции неужели слабее этих леших?»
Вот ручей делает изгиб, обегает крутой бугор с глыбами огромных валунов. Ясовей поднимается на шершавый камень, облепленный лишайником, оглядывается и замирает. На берегу ручья прямо перед ним сидит матерый мужичина, голова, что котел, в котором мать варила еду, седые космы волос шевелятся от легкого ветерка, бородища до воды свесилась. Сидит мужик, ссутулясь, и огнивом по кремню чиркает — искры во все стороны так и летят. Что делать-то? Уйти потихоньку, пока не заметил. Эко! Чего же трусить, не съест ведь... А вдруг это самый злой леший и есть? Вот вскочит, схватит корявыми ручищами — что тогда?
