Всю дорогу до Оксенторп-роуд Мэтью без умолку рассказывал о своем великом друге Джоне Дулитле, Докторе Медицины. Он так увлекся рассказом, что даже забывал время от времени выкрикивать: «Мясо! МЯСО!», пока мы вдруг не заметили, что за нами терпеливо следует целая процессия собак.
— А куда же уехал Джон Дулитл? — спросил я Мэтью, раздавая мясо собакам.
— Никогда неизвестно, — ответил он, — куда он уезжает и когда возвращается. Живет он один, если не считать зверей. Доктор совершил замечательные путешествия и сделал несколько потрясающих открытий. В прошлый раз он обнаружил племя краснокожих индейцев в Тихом океане — они живут там на двух островах: мужья на одном, а жены — на другом. Мужья приезжают к женам раз в год на большой праздник, видимо, на Рождество. Разумные, скажу тебе, люди, хоть и дикари. Да, замечательный человек наш Доктор. А что до зверюшек, тут уж не сыщешь никого, кто бы знал их лучше него.
— А откуда он столько всего знает? — спросил я.
И тут продавец конины наклонился ко мне и прошептал на ухо глухим таинственным голосом.
— Он понимает их язык.
— Язык зверей! — воскликнул я удивленно.
— Ну, разумеется, — ответил Мэтью, — у всякой живой твари есть свой язык. Одни говорят больше, другие — меньше. А некоторые только знаками объясняются, как глухонемые. Но Доктор понимает все их языки — и птичьи, и звериные. Мы с ним, правда, держим это в строгой тайне, ведь люди только посмеются, если узнают. Это еще что! Он и писать по-звериному может, и своим зверюшкам читает вслух. Доктор написал исторический труд на обезьяньем языке, стихи по-канареечьи, а еще — веселые куплеты для сорок. Да-да, правда. Сейчас он изучает язык моллюсков. Трудное это дело — уж сколько раз он сильно простужался из-за того, что приходилось держать голову под водой. Да, это воистину великий человек!
— Вот уж точно, — проговорил я. — Ах, как бы мне хотелось с ним познакомиться, скорее б уж он возвратился домой!
— Погляди-ка, вон его дом у поворота, видишь, маленький такой, прилепился наверху, как будто уселся на стену.
Мы подходили уже к самой окраине городка. Домик, на который показывал Мэтью, стоял особняком. Его, видимо, окружал большой сад, который, как и дом, располагался выше уровня дороги. К калитке вело несколько ступенек. В саду росло множество прекрасных фруктовых деревьев, их ветви свешивались прямо за ограду, но за высокой оградой мне больше ничего не было видно.
Мэтью поднялся по ступенькам к калитке, и я последовал за ним. Я надеялся, что мы войдем в сад, но калитка была заперта. Из дома выбежал пес, и Мэтью просунул ему сквозь решетку несколько кусков мяса и мешочки с зерном и отрубями. Я заметил, что пес не стал есть мясо, как сделала бы на его месте всякая другая собака, а забрал все полученное от старика и скрылся в домике. На нем был необычный ошейник из желтого блестящего металла. А мы с Мэтью пошли обратно:
