— Анатолий Сергеевич, на сегодня хватит,— проговорила Фаина Геннадиевне и стала проверять написанное.
— Всего три опечатки!— услышал я голос Максимовой. И мне показалось, что более счастливого лица, чем у этого ученика, победившего свой недуг, я никогда не видел.
Наступил и мой последний урок машинописи. Все старания Нины Анатольевны научить меня работать обеими руками окончились неудачей. Сказывалось нарушение координации движений. Но я научился сносно щелкать одним пальцем.
— Ну, Валерий, мы сделали все, что было в наших силах,— сказала на прощание Фаина Геннадиевна, просматривая последние упражнения.— Пусть вас не огорчает, что работаете вы медленно. Для ваших рук и это хорошо.
— Спасибо вам! Мне бы очень хотелось отблагодарить вас...
— Делай, Валерий, людям добро!— перебила меня Нина Анатольевна.— Этим и выразишь нам свою благодарность.
На следующий день я с утра отправился в Министерство культуры РСФСР.
— Давненько у меня не был,— такими словами встретила меня Хренкова.— Я уж думала, устроился и больше знаться не хочешь!
— Ну что вы, Александра Андреевна, кому-кому, а вам бы первой сообщил. А что, новые адреса есть?
— Есть, но боюсь, ничего не получится.
— Я уже курсы машинописи окончил.
— И печатаешь?— недоверчиво спросила Хренкова.
— Медленно, правда, но печатаю,— ответил я и показал Хренковой свои упражнения.
— Молодец,— посмотрев работу, похвалила она.
— Но ведь медленно же,— вздохнул я.
— Это ничего. Главное — все понятно. В общем так, на днях о тебе буду докладывать заместителю министра Василию Михайловичу Стриганову. Без него, видимо, мы ничего не сможем сделать. Поезжай домой и жди телеграмму.
Долгожданная телеграмма пришла: «Приезжайте трем часам Стриганову».
Я быстро собрался и поспешил на станцию. Там на перроне встретил Владимира Сергеевича Морошкина. Он разговаривал с председателем Звенигородского городского Совета Борисом Васильевичем Капустиным.
— Валерий, как дела?— окликнул меня Морошкин. Я показал телеграмму.
— Кто такой Стриганов?
— Заместитель министра культуры РСФСР.
— По просьбе учителей Звенигородской школы,— вмешался в разговор Капустин,— мы нашему депутату Верховного Совета письмо написали.
— Слышишь, Валерий,— заговорил Морошкин,— родись ты до революции или в капиталистической стране — плохо бы могла сложиться твоя судьба.
«А ведь он прав»,— подумал я, слушая своего учителя.
Приехав в Москву, отправился в министерство. Стриганов, когда я вошел в его кабинет, поднялся из-за стола.
