Вполне естественно, что пренебрежение Болгарии мнением России заставило последнюю отдать свои симпатии Сербии, но, толкая Румынию на вмешательство в конфликт, она, по моему мнению, высказанному мною тогда Сазонову, вступила на путь, чреватый опасностями для будущего. Если Болгария была ответственна за открытие враждебных действий, с чем я охотно соглашался, то и Греция и Сербия вполне заслужили обвинение в преднамеренной провокации. Принц Николай греческий во время пребывания в Петербурге уговаривал меня убедить мое правительство употребить все свое влияние, чтобы вовлечь в войну, которую он считал неизбежной, не только Румынию, но и Турцию. То обстоятельство, что Греция, которая в первой Балканской войне играла бы очень печальную роль, если бы Болгария не победила турок, была готова призвать старого врага балканских христиан против своего прежнего союзника, выявляет общий дух беззастенчивой жажды захватов, который вызвал вторую Балканскую войну. Но не этими этическими основаниями, а скорее тем, что немцы называют соображениями "реальной политики", я старался убедить г. Сазонова в непригодности планов принца Николая. Болгария, несмотря на свои тяжелые потери в первой Балканской войне, все еще оставалась очень важным фактором на Балканах, потому что в случае нападения Австрии на Сербию последняя не могла рассчитывать на помощь ни Румынии, ни Греции. Согласившись на его предложение, мы не только оттолкнули бы навсегда Болгарию, толкнув ее в объятия Тройственного Союза, но, как я указал, уничтожили бы барьер, с таким трудом воздвигнутый против австрийского "Drang nach Osten"{9}.
Бухарестский мир с удовлетворением был приветствуем императором Вильгельмом по вполне понятным причинам. Этот мир переделал все, что сделала первая Балканская война, и создал такое положение, которым прекрасно воспользовалась Германия в начале Европейской войны. После его подписания король Фердинанд, как говорят, сказал: "Ma vengence sera terrible"{10}, - и он сдержал свое слово.
Я уезжал из России в отпуск по болезни почти на всю осень 1913 года, и, вернувшись в Петербург в конце года, я застал русское правительство очень занятым вопросом о назначении генерала Лимана-фон-Сандерса командующим турецким армейским корпусом в Константинополе и предоставлением большому количеству германских офицеров ответственных мест в турецкой армии. Это назначение, по его мнению, отдавало Константинополь и ключ к проливам в руки германского генерала. Мы обещали русскому правительству нашу дипломатическую поддержку в этом вопросе, но, по его просьбе, представления, которые должны были быть сделаны послами Тройственного Согласия, были временно отложены. И только после опубликования султанского ирадэ о назначении генерала фон-Сандерса оно попросило нас выступить.
