Машина остановилась у высокого забора, из-за которого ничего не было видно. Настя уже предупредила по телефону свою бабушку, которая жила на даче с ранней весны, что мы скоро приедем. Калитку открыла старая женщина, одетая «по-дачному» — в рваных и грязных одеждах.
— Здравствуйте, Елена Васильевна! — воскликнул я. — Пустите нас переночевать, а то нам с Настей негде.
На вытянутом старческом лице Елены Васильевны застыли искусственная улыбка и потуги вспомнить, где она меня раньше видела. Глаза её забегали в растерянности.
— Проходите, конечно, пущу, — наконец, сказала она.
Я по-хозяйски прошёл в открытую калитку и, не оборачиваясь, направился к дому по обледенелой тропинке…
Передо мной стояло убогое, перекошенное бревенчатое строение, образчик деревенского зодчества. Наверняка, он пережил немецкую оккупацию. Даже очень может быть, что в этой избе фашисты пытали пойманных русских партизан и насиловали партизанок.
На самом приусадебном участке — там, где в моих мечтах должна была расти вечнозелёная травка, стоять круглая беседка с ажурной резьбой и струиться фонтан с нимфами, — лежали пустые разбитые ящики, мятые ржавые железные бочки, строительный мусор.
Но окончательное разочарование меня ожидало внутри избы. Миновав террасу, заваленную старыми вещами, источавшими тоскливые запахи умерших эпох, я оказался в мрачной комнате, обставленной древней мебелью. По центру левой стены стояло громоздкое, совершенно несуразное сооружение из красного кирпича — некое уродливое подобие камина. Печник, вероятно, был кубистом — поклонником воинственно примитивного стиля в искусстве начала XX века. Оттого его творение было вызывающе простым и нелепым. Кирпичное чудовище, казалось, само было удивлено своей ролью здесь и в немом изумлении широко разинуло огромный зёв, из которого виднелись дрова, старые тряпки и обломки мебели. Возле этой «европечи», холодной и ненужной, стояло кресло-качалка, перекошенное и в трещинах.
Оцепенело смотря на весь ужас перед собой, я услышал за спиной:
— Ему правда переночевать негде? — спрашивала Настю бабушка.
— Не слушай его, ба, — отмахнулась Настя. — Это у него шутки такие дурацкие.
— Откуда он взялся?
— Он был у нас, я его с тобой знакомила.
— А, это тот, который скандал устроил?
— Нет, это другой.
— Ну что, девчонки, — обернулся я к Елене Васильевне и к Насте, стоявшим у порога террасы, — давайте топор.
— Зачем? — Елена Васильевна испуганно посмотрела на меня.
