Повинуясь ее безмолвному приказу, я достал из корзинки бутылку шампанского и два бокала.
- Мне лучше ни о чем не спрашивать?
- Лучше. - Она встала, подняла бокал. - День гнева... Господи! Будь прокляты все девы цыганского мира! Будь проклята Нэрэзбэ этой жизни!
Выпив шампанского, она скинула туфли и сказала, глядя мне в глаза:
- Отныне мы муж и жена. Если ты этого хочешь, то я этого хочу в тысячу раз сильнее. Не осквернится тело без соизволения души. Можешь не выключать свет, милый.
Через час она очнулась.
- Что это ты бормотал, на каком языке? - прошептала она, водя кончиком языка по моим губам.
- Mollior anseris medulla, - пробормотал я, - целоваться с тобой хочу я, с нежной, нежной, пуха гусиного нежнее...
- Medulla... - Она села в постели. - Мне пора. Нэрэзбэ, конечно, догадается, что я была у тебя: от меня пахнет другой жизнью, и никакое мыло тут не поможет.
- Жена возвратится к мужу.
- Клянусь, - прошипела она по-змеиному.
Ночью был ограблен самый большой в городке магазин, где были два привлекательных отдела - ювелирный и меховой. Милиция, заранее извещенная о преступлении Котом-в-шляпе, успела вовремя, но перестрелки избежать не удалось. Белый Цой в упор застрелил дружка Кота, но был схвачен с сообщниками. Одному из них, впрочем, удалось улизнуть.
- Как сквозь землю провалился, - рассказывал за ужином отец, обращаясь то к маме, то ко мне, то - изредка - к Цвете. - А он-то нам пригодился бы. Не то чтобы главная фигура, главных-то мы взяли, - но интересная: эта фигура проскользнула между решетками на окнах, выходящих в задний двор, отключила сигнализацию и открыла дверь изнутри - входи и хозяйствуй! - Он поднял руку, останавливая Цвету, которая хотела вставить слово. - Когда мои ребята ворвались в цыганский дом, один из подручных Цоя, похоже, пытался убить старуху, но у него не получилось. Тогда он принялся сдирать с ее пальцев кольца и перстни, но и это у него не вышло... Я только хочу сказать, что исчезнувшему помощнику Белого Цоя грозит опасность. Поскольку Кот погиб, Цой валит на него и на таинственного героя, который с этой минуты обречен если не на смерть, то на семейное проклятие. - Он перевел взгляд с мамы на Цвету. - Ты действительно хочешь пожить... то есть - жить у нас?
- Да, - сказала она. - Если можно.
- Конечно, - сказала мама, густо покраснев. - Вы можете жить наверху. Там только нужно поставить другую кровать. Широкую.
Среди ночи она призналась:
