— Ты говоришь как дурак. Выходит, сложил лапки и жди, пока эта с голубыми волосами не уговорит тебя, что ты кролик?
— Нет, не она меня уговорит. Я кроликом родился. Посмотрите на меня. Сестра нужна мне только для того, чтоб я был счастлив своей ролью.
— Какой ты, к черту, кролик?
— Уши видите? А как носик ерзает? И хвостик пуговкой?
— Ты говоришь как ненорма…
— Ненормальный? Какая проницательность.
— Иди ты к черту, Хардинг, я не об этом. Не такой ненормальный. В смысле… Черт, я удивляюсь, до чего вы все нормальные. Если меня спросить, вы ничем не хуже любого оглоеда с улицы…
— Ах вот как, оглоеда с улицы.
— Да нет, понимаешь, ненормальные — как их в кино показывают, ненормальных… А вы просто смурные и… Вроде…
— Вроде кроликов, да?
— Ни черта не кролики! Какие, к лешему, кролики.
— Мистер Биббит, попрыгайте перед мистером Макмерфи. Мистер Чесвик, покажите ему, какой вы пушистый.
У меня на глазах Билли Биббит и Чесвик превращаются в понурых белых кроликов, но им стыдно делать то, что велел Хардинг.
— Ах, они стесняются, Макмерфи. Правда, мило? А может быть, им не по себе оттого, что они не постояли за друга. Может быть, они чувствуют себя виноватыми оттого, что их снова вынудили вести допрос. Не унывайте, друзья, вам нечего стыдиться. Все шло, как надо. Кролику не положено заступаться за сородича. Это было бы глупо. А вы поступили разумно — трусливо, но разумно.
— Послушай, Хардинг, — говорит Чесвик.
— Нет, нет, Чесвик. Не сердись на правду.
— Но послушай, было время, когда я говорил про нашу мадам то же, что Макмерфи.
— Да, но ты говорил очень тихо, а потом взял свои слова назад. Ты тоже кролик, не отворачивайся от правды. Поэтому я и не в обиде на тебя за те вопросы, которые ты задавал мне сегодня на собрании. Ты просто исполнял свою роль. Если бы тебя вытащили на ковер, или тебя, Билли, или тебя, Фредриксон, я нападал бы на вас так же безжалостно, как вы на меня. Мы не должны стыдиться своего поведения: нам, мелким животным, так и подобает вести себя.
Макмерфи поворачивается в кресле и оглядывает острых.
— Не понял, почему им не надо стыдиться. Мне, например, показалось большой пакостью, что они поперли на тебя с ней заодно. Мне показалось, что я опять в китайском лагере для пленных…
— Вот что, Макмерфи, — говорит Чесвик, — слушай меня.
Макмерфи повернулся и слушает, но Чесвик не продолжает. Чесвик никогда не продолжает — он из тех, которые поднимают большой шум, как будто бросятся впереди всех, кричат «В атаку!», С минуту топают ногами на месте, делают три шага и останавливаются. Макмерфи, увидя, как он скис после такого грозного начала, говорит:
