— Выпьете чего-нибудь?
Он кивнул.
— Горячего? Холодного?
— Горячего.
Когда она вышла из комнаты, он опустился на диван с клетчатой обивкой в коричневых тонах. Окна, под которыми тоже выстроились книги, были задернуты длинными миткалевыми занавесками, через которые с немалым трудом пробивался дневной свет. Ему вдруг стало очень тепло; он едва не забыл, зачем пришел по этому пресловутому адресу.
Немного погодя, когда мой отец напомнил себе, что, несмотря на усталость, надо будет зайти в химчистку, как просила мама, и забрать давно готовые вещи, миссис Сингх вернулась с чайным подносом, который опустила прямо на ковер.
— К сожалению, мы пока не обзавелись мебелью. Доктор Сингх еще не зачислен в штат.
Из соседней комнаты она принесла лиловую подушку и села на пол лицом к моему отцу.
— Доктор Сингх преподает в университете? — спросил он, хотя прекрасно это знал. Он вообще знал больше положенного об этой удивительной женщине ее скудно меблированном доме.
— Да, — только и сказала она, а потом молча разлила чай, протянула ему чашку и добавила: — Рэй был с ним в университете, когда убили вашу дочь.
Она все более притягивала его.
— Видимо, по этому поводу вы и пришли, — продолжила она.
— Именно так, — подтвердил мой отец. — Хотел с ним побеседовать.
— В такое время он в школе, — сказала она. — Вы же знаете.
Она сидела, поджав в одну сторону босые ноги в золотых шароварчиках. Ногти были длинные, без лака, загрубевшие от многолетних занятий танцами.
— Знаю, но специально пришел пораньше: хотел уверить вас, что не желаю ему зла, — сказал мой отец.
Я не спускала с него глаз. Таким я его еще не видела. Он сбрасывал бремя слов — доставленный по назначению груз залежалых имен и глаголов, а сам разглядывал ее ступни, покоящиеся на темном ковре, И маленькое пятнышко приглушенного света, которое, пробиваясь сквозь занавески, ласкало ее правую щеку.
— На нем нет вины; он любил вашу девочку. Пусть это детское увлечение, но что было, то было.
О детских увлечениях мать Рэя знала не понаслышке. Подросток, который развозил на велосипеде газеты, возле их дома переставал крутить педали: надеялся, что она откроет дверь, заслышав, как на крыльцо со стуком падает свежий номер «Филадельфия Инкуайерер». Надеялся, что она выйдет и, заметив его, помашет рукой. Ей даже не приходилось изображать улыбку, она вообще редко улыбалась на людях — настолько красноречивы были ее глаза, осанка танцовщицы, точно выверенные движения.
