— А это уж глупо!
— Как вам сказать... Он так говорит о себе: монах — сухой кол, а вокруг него вьется зеленый хмель, и для того существует монах, чтобы поддерживать хмель.
— Как это прекрасно! Какой он мудрый человек! Я только про баб думаю. Можно ли такими глупостями его затруднять? А что он отвечает на это?
— Он отвечает всегда: «Ты сама как хочешь?» — и благословляет то, что они сами хотят.
У Марьи Моревны вдруг загорелись глаза и брови раскинулись птичьими крыльями.
— Значит, — сказала она, — они идут к нему с сомнением, а по пути сами догадываются?
— Конечно, так просто.
— И это он благословляет их собственную догадку в пути к нему?
— Их догадку.
— Так они и старца рождают в своем сердце? Как это прекрасно! Я непременно хочу увидеть его поскорей.
— Поезжайте завтра, у меня будут лошади, только приходите пораньше.
«Конец, конец, — думает Курымушка, — теперь все пропало, он не успеет ничего ей рассказать, она рано уедет, и Кащей Бессмертный никогда не выпустит от себя Марьи Моревны; но во что бы то ни стало нужно добиться разговора с ней и предупредить». Полный тревожных дум, рассеянно он стал катать шарик из хлеба, заложив палец за палец, и выходило очень странно: шарик был один, а казалось — два.
— Убери руки со стола! — сказала мать. — Что ты там делаешь пальцами?
— Шарик катаю, — ответил Курымушка. — Удивительно: шарик один, а кажется — два.
— Как это? — спросил Александр Михалыч.
— Вот так.
— Аи правда!
Все очень обрадовались, что не нужно стало заниматься разговорами, и все стали катать шарики!
— Ну, молодец! Вот так открытие!
Как сказали открытие, высоко взлетел Курымушка, и так сладко стало ему там, наверху. «И почему бы, — думал он, — теперь не спросить их всех сразу обо всем, они все хорошие, и сам Бешеный барин катает шарики, как маленький».
«Спрошу! — решил Курымушка. — Может быть, и это будет открытие».
Уже хотел спросить про царя, почему он, не как все люди, рождается сразу большой, с бородой, про тайну Ивана, почему он вы-ли-тый Александр Михалыч, и про все, ни раньше его мать свое начала:
— Я думаю завести четвертый клин с клевером и тимофеевкой, хочу посоветоваться с Данкевичем.
— Что же, посоветуйтесь, — сказал Александр Михаг лыч, — у него хозяйство образцовое. Он только что вернулся из Петербурга.
— .Представлялся царю?
— Я его вчера видел, он в восторге от царя: «Лицо русское, борода широкая».
Все опять замолчали. Дунечка упорно смотрела в тарелку, мать стеснялась Дунечки. Маше тоже отчего-то было неловко. А Курымушка решил окончательно: «Спрошу! И, может, опять это будет открытие». Какой-то крючок соскочил, и звонко спросил он при общем молчании:
