— Ясно. А вас, конечно, уже никто не контролирует? Хорошая работа, мне нравиться, — вздохнул Астафьев, потом посмотрел на часы. — Когда мне этих двоих можно будет увидеть?
— Да, хоть счас. Они как раз пришли на смену, а тут всех загнали на собрании, начальник там им что-то впаривает, какие-то новые указания.
И тут же за стеной послышался шум голосов, топот ног.
— О, вот теперь лови их!
Бегма, а за ним и Юрий вышел в коридор, и начал всматриваться в проходящих мимо милиционеров.
— Глебов! — над самым ухом Астафьева закричал кто-то. — Ты долг мне когда-нибудь отдашь?
Высокий, симпатичный, чернявый парень с густыми усами скобкой остановился в дверях, и изобразил на лице страшное недоумение.
— Какой долг, Олег? Ты про что? По-моему, ты уже мне должен, ей богу, — и он нырнул в дверь.
— Рыбой отдашь! — понеслось вслед ему. — Мешок карасей, и я все прощу.
— Николай, Костя, идите сюда, — скомандовал Бегма.
Николай Сюньков оказался невысоким, улыбчивым прапорщиком с комплекцией борца вольного стиля. Выбритая под ноль круглая голова, короткий, пипкой, нос, и добродушный прищур глаз выдавали в нем этакого добродушного увальня. Правда, с этим контрастировали круглые, накачанные плечи и могучие кулаки. Еще более мощно выглядел Костя Панин, высокий сержант с комплекцией терминатора среднего размера.
— Вот, следователь Астафьев хочет с вами поговорить, — сказал Бегма. В комнату между тем постоянно заглядывали милиционеры, что-то спрашивали то у Бегмы, то у дежурного.
— Тут можно где-то поговорить спокойно? — спросил у Володьки Астафьев.
— Конечно, пошли ко мне в кабинет.
— Нам на маршрут надо, — запротестовал Сюньков, но Юрий его успокоил.
— Я вас долго не задержу, всего пара вопросов, и вы свободны.
— Ну, хорошо, — согласился прапорщик.
Они прошли в другой конец здания, в небольшой кабинет с одним столом.
— Вот, это моя вотчина, — сказал Бегма, — только, Юрий, давай, действительно, быстрей с ними.
Не дай боже, тревожка сработает.
— Пять минут, можешь засечь, — предложил Астафьев. На раскачку времени не было, и он сразу перешел к делу.
— Вы хорошо помните ту ночь, я имею в виду ночь с двадцать шестого, на двадцать седьмое июня?
Они переглянулись.
— Ну, да, — сказал Сюньков, потом засмеялся, от чего глаза почти исчезли в складках морщин. — Тогда еще один комик полез в магазин, «Лаванда», на Морской, через решетку в форточку, да застрял. Мы приезжаем по тревожке, а из окна ноги торчат. Мы его потом полчаса как репку дергали.
