«Он порылся в карманах, вытащил смятую, засаленную бумажку и начал читать с тупым самодовольством простолюдина, научившегося водить пером:
„Сочинение Блюма. О людях. Следует убивать всех, которые веселые от рождения. Имеющие пристрастие к чему-либо должны быть уничтожены. Все, которые имеют зацепку в жизни, должны быть убиты. Следует узнать про всех и, сообразно наблюдению, убивать. Без различия пола, возраста и происхождения“.»
Итак, собираясь прикончить Тинга и Ассунту за то лишь, что они счастливы и добры, что доверчиво приютили его под своим кровом, Блюм действует из принципа. В его глазах это весьма мотивированное убийство. И в нем — сладостное проявление власти, которую он хотел бы распространить на весь.свет, ибо этот душегуб мыслит масштабно…
А ведь есть у этого злобного монстра, выросшего среди отребья, нечто общее с блистательной аристократкой Руной. Оба не желают позволить другим жить по-своему. Пускай Руна, мечтая в союзе с Друдом захватить власть над миром, видит себя просвещенной владычицей, боготворимой счастливыми подданными, а Блюм, дай ему волю, всех бы истребил. Но Друду не нужна, неинтересна власть — и Руна чувствует, что мир тесен для них двоих. Дышать одним воздухом с человеком по-настоящему свободным оказывается для нее нестерпимо, как Блюму — глядеть на веселье влюбленных.
Героиня романа сама не понимает, что с ней творится. А это то самое, чего устрашилась прекрасная Галадриэль из сказки Толкиена, не посмевшая прикоснуться к Кольцу Всевластия. Мудрая и могущественная волшебница знала, что это искушение даже ей не по силам. Галадриэль боялась превращения, которое, не затронув ни ее царственной красоты, ни провидческого дара и колдовских познаний, медленно, тайно искалечит душу, сделав из феи — чудовище.
Суть превращения, что совершается в «Блистающем мире» с Руной Бегуэм, та же. Но мысль, выраженная Толкиеном ясно, как истина, постигнутая разумом, у Грина предстает в обличье тайны, доступной лишь интуиции. Это далеко не единственный, может быть, и не главный мотив романа, но это его главный конфликт. Вызов Друда толпе, его дерзкие полеты напоказ в цирке и клубе воздухоплавателей волнуют по-иному. Здесь нет спора равных личностей или равновеликих идей. Печальное озорство, что побуждает Друда вводить в смятение косное людское стадо, хотел того Грин или нет, выдает собственную человеческую уязвимость героя. Тоску его одиночества. Казалось бы, что за дело до этих глупых беснующихся человечков ему, которому и небо — дорога?
