В 2005 году вышел фундаментальный сборник «Психология телесности между душой и телом» подводящий некоторые итоги изучения этой проблематики и намечающий новые горизонты. Понятие оказалось необычайно богатым и плодотворным для дальнейшей разработки, ибо в пределе своем характеризует меру «жизненности» человека, одушевленности и одухотворенности его тела, культурный конструкт, определяющий пространство его потенциального развития. Телесность оказалась разложимой до «тела без органов» и «органов без тела», трансгрессивной и беспредельной, знаково-семиотической и «новой». Мир заполнен многочисленными техниками телесно-ориентированной психотерапии, открывающими путь к «духовной навигации» (В.М. Розин). Если раньше тело мешало духу возвыситься, то теперь через телесность человек может обрести новую духовность, пережить «второе» рождение, стать новой личностью, совершить «отверзание чувств» (С.С. Хоружий). Особое значение придаётся при этом детскому опыту, когда ещё синкретическое восприятие телесности и духовности дает уникальное ощущение целостности и гармоничности, которое воспринимается просто как некая данность. Как отмечает Т.С. Леви, потом у подростка возникает противоречие, доходящее до антагонизма между телесностью и духовностью и, телесность разделяет «Я» и «Мир», становясь либо сверхценностью, либо инородным и пугающим телом1.
Интересным и продуктивным в аспекте нашей темы представляется введенное П.Д. Тищенко понятие «катавасия топик», где постулируется новая ситуация, связанная с преступанием всех антропологических и онтологических границ, с утратой былого четкого означения тела2. Этот процесс «запускается» на выходе из «золотого» детства, когда телесное становится проблемой для ребенка уже в раннем пубертате, а «практики себя» включают все даже экстремальные способы самоутверждения в новом качестве. Общеизвестно, что ведущим мотивом ранней половой социализации и связанных с ней сексуальных экспериментов и игр является неуемное любопытство, стремление всё попробовать даже самое страшное и запретное. Потом эта страсть быстро остывает, сохраняясь и консервируясь у немногих в форме трансгрессивных сексуальных практик, вплоть до феноменов сексуального маньяка. Анализируя последнего как культурного героя современности, А.П. Мальцева делает интересно замечание: «Сексуальный маньяк — сама человечность в её страстном желании жить жизнью, смысл которой заключен лишь в ней самой, в её неумении ощущать приток жизни без того, чтобы к чему-то привязываться и от чего-то зависеть, в неумении … отказаться от жизни»3. Определенная «детскость» установок и поведения таких лиц давно уже обратила на себя внимание специалистов, что говорит о необходимости дальнейшего изучения механизмов раннего психосексуального развития, в особенности сексуального импринтинга.
