Именно тогда моя приготовительная команда добирается до нас. Они почти одинаково пьяны как от алкоголя, который они употребляют, так и от упоения тем, что они попали на такое грандиозное событие.
— Почему вы не едите? — спрашивает Октавия.
— Я ела, и теперь, боюсь, в меня не влезет больше ни кусочка, — они все смеются так, как будто это самая глупая вещь, которую они когда-либо слышали.
— Никому не позволено останавливаться! — говорит Флавий. Они подводят нас к столу, на котором стоят крошечные бокалы, наполненные прозрачной жидкостью. — Выпейте это.
Пит берет один бокал, чтобы сделать глоток, но они вырывают его.
— Не здесь! — вопит Октавия.
— Вам следует сделать это там, — говорит Вения, указывая на двери, ведущие к туалету. — Иначе все окажется на полу!
Пит смотрит на стакан и складывает все воедино.
— Вы хотите сказать, что от этого меня вырвет?
Моя приготовительная команда истерично смеется.
— Конечно! Таким образом, ты сможешь продолжить есть, — говорит Октавия. — Я уже дважды там была. Все это делают. Иначе, как ты получишь удовольствие от банкета?
Я безмолвствую, глядя на маленькие бокальчики, и думаю о том, что они означают. Пит отворачивается от стола и отходит от него с такой скоростью, как будто тот может взорваться.
— Давай, Китнисс, пойдем, потанцуем.
Музыка проникает сквозь облака и уносит меня далеко от команды, стола и даже пола. Дома мы знаем только несколько танцев, которые подходят для игры на флейте и скрипке и требуют большого пространства. Но Эффи показала нам несколько популярных в Капитолии. Музыка медленная и сказочно красивая, так что, Пит притягивает меня к себе, и мы просто кружимся на одно месте, почти не двигаясь. Так можно станцевать даже на тарелке пирога. Некоторое время мы молчим. А затем Пит говорит напряженным голосом:
— Ты проходишь через это, считая, что сможешь справиться, думая, возможно, что все не так уж плохо. А потом ты… — он обрывает себя.
Все, о чем я могу думать, — о худеньких телах детишек на нашей кухне, которым моя мама дает то, что не могут дать их родители. Больше еды. Теперь, когда мы богаты, она дает им ее с собой домой. Но раньше чаще всего у нас не было ничего, что бы мы могли им предложить. А здесь, в Капитолии, они вызывают рвоту, чтобы набивать свои животы снова и снова. Не из-за болезни тела или головы, не из-за испорченной пищи. Это то, что все делают на вечеринке. Часть веселья.
Однажды, когда я заходила, чтобы отдать Хейзелл дичь, Вик был дома, он простыл и кашлял. Будучи членом семьи Гейла, этот ребенок питался лучше, чем девяносто процентов жителей Дистрикта-12. Но он потратил около пятнадцати минут, рассказывая мне, как в Посылочный день они открыли банку с кукурузным сиропом, и как каждый из них ложкой намазывал его на хлеб, и что, возможно, на этой недели они будут делать это еще раз. Помню, как Хейзелл сказала, что он может налить себе немного в чашку, чтобы успокоить кашель, но он отказался, потому что посчитал, это неправильным, раз остальным нельзя. Если такое происходит в семьях, как у Гейла, то что же насчет остальных домов?
