Сам поднялся по ступеням,
Как всходил на струг.
Атаманским взором кинул,
Оглядел вокруг:
Будто впрямь
Не видел долго,
Не стоял на берегу.
Будто впрямь
Смотрел на Волгу,
На людскую на реку.
То же — солнце.
Те же — волны.
Но не слыхан плач:
Люди тяжким
Горем полны.
За спиной палач.
Воевода — из старших.
Плаха.
Топор.
Дьяк патриарший
Читает царев приговор:
«Бла-го-сло-ве-ни-ем
Церкви святой,
По-ве-ле-ни-ем
Царя православного
Для спасения трона
И веры той,
Стеньку —
Разбойника главного,
Вора присущего,
Крамолу несущего,
За грехи злой резни
Круто
На плахе казнить,
Бесовское рыло,
Дабы впредь неповадно
Другим
Злодейничать было.
Яко всяка душа
Властям предержащим
Повинуется строго.
Несть бо власти, аще
Не от бога.
Анафеме смерть.
Аминь».
Воевода взглянул
На палача на страшенного.
Глушит звон с колокольни
Василья Блаженного.
Пьяный палач
Заблестел топором.
Дикий, яростный плач
Раскатился, как гром.
А он, кто на плаху
Свою голову нес,
И в предсмертный час видел:
Там, на Волге,
Высокий утес
Затаил думу в кровной обиде;
Будет время —
Сермяжная рать
Отомстит разом вскачь она.
Эх, красно и легко
Умирать,
Когда дело навеки раскачено.
Так Степан
Взглянул спокойно
На людской густой простор
И без страху
Лег на плаху
Под сверкающий топор.
Казнь свершилась.
Солнце скрылось
За грозовой тучей,
Чтобы гневом
Не на милость
Грянуть местью круче.
Помня волжскую привычку,
Грянуть кличем:
«Мрази, на!
Нна, возьми —
Сарынь на кичку!
За Степана Разина!
Станем помнить
Солнце-Стеньку:
Мы — от кости Стеньки кость,
И, пока горяч,
Кистень куй,
Чтоб звенела молодость».
